Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Мохов, поворчав, произвел настройку, сначала сам нарезал несколько единиц, демонстрируя порядок действий. Проконтролировал, как справится парень, одобрил, напомнил: «Не рвись. Главное — это качество». И отправился гонять других.
«С чего бы это стружку-то особо? — раздумывал Колька. — Материал, что ли, какой ценный?»
Присмотрелся к чертежу — кто его поймет, что тут. Странная маркировка материала, не видал такой.
«Ишь, какие вещи доверяют, таинственные! И ничего, что у меня и разряда-то такого нет? Да и пес с ним. Разберутся. Главное, что могу и без брака».
Мастер Мохов, проверив партию, похвалил: получилось как на продажу.
— Ах, на продажу, — повторил отец, выслушав рассказ за вечерним чаем.
Колька даже обиделся. Он-то не без гордости спешил поведать об успехе, а батя чего-то куксится.
— Ну что ты, ничего, — поспешил заверить отец, — только мой тебе совет: впредь не связывайся с такого рода задачами.
— Это почему так? — с вызовом вопросил сын.
— А потому что не исключено, что ты этому ушлому левую партию сделал, — терпеливо разъяснил Игорь Пантелеевич, — все просто. Зачем учащемуся без соответствующего разряда поручать обработку спецматериала?
— Может, и не спец…
— Может, — мирно согласился батя, — если бы ты маркировку мог воспроизвести сейчас, мы бы с тобой установили точно, а так только предположение могу сделать. Сам подумай, зачем стандартную стружку в отдельный ящик собирать?
— Для опрятности.
— Для сдачи отходов по нормативу, это вернее. В общем, если это была спецсталь, то оплачиваться такая работа должна по особой, повышенной тарифной сетке.
— Это же учебное задание, неоплачиваемое, — продолжал упрямиться Николай. По инерции он понимал, к чему дело идет.
Отец с улыбкой успокоил:
— Тебе — неоплачиваемое. Деньги другие получат.
— Ну разберутся там, наверху.
— Обязательно. Только ты, пожалуйста, в химии такой не участвуй больше.
— Ну а если настаивают?
— Так и говори: разряда не имею, боюсь напортачить, испортить дорогой материал. И вообще, по возможности избегай любых секретных поручений непонятно от кого. И с Моховым этим поосторожнее. Сам понимаешь, к чему все эти «на слабо» могут привести.
Да уж само собой, понимал Колька и помнил.
— Вот видишь, Тонечка, этого я и боялся, — изложив дело жене, сокрушался Игорь Пантелеевич вечером наедине, — подвержен он чужому влиянию и все еще ведется, как пацан.
— Он же хотел, как лучше, — робко заметила Антонина Михайловна, — проявить мастерство.
— Молчун он, вот что плохо. Вроде бы соглашается, а делает, как считает нужным. Все желает сам решать, всей правды не скажет — вроде бы и не врет, а получается еще хуже. И некритично относится к тем, кто ему по душе…
— Игорек, боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Не маленький мальчик.
Пожарский-старший вздохнул:
— Ладно, Тонечка. В конце концов, если все удачно сложится, защитит Николай диплом — попрошу за него устроиться на «ящик».
Интересно, что такого же рода робкие надежды посещали и Колькину голову. Вообще инцидент с военным разбередил старые раны. Форма, сияющие сапоги, орден — мечта несбыточная.
Момент со службой был для него больным. Даже если получится добиться УДО, с судимостью не призовут, он уже выяснил.
А служить хотелось.
Кому улыбается всю жизнь объяснять, почему не был в армии, притом не инвалид, не с закрытого предприятия. Вот и думал: разве что получится к бате пристроиться на «ящик», если все сложится, как надо — тогда, конечно, вопросов не возникнет, еще вопрос, кто больше послужит Отечеству.
Понятно, что путь в небо закрыт, а ведь жалко до боли!
Он вспомнил, как в июле гоняли с Олей на авиационный праздник в Тушино. Вся Москва, казалось, собралась тут, все глаза были устремлены в небеса, туда, куда вот-вот воспарят сталинские соколы. Взвился флаг, и вскоре без малого сотня самолетов чертила в небе всенародный привет вождю и учителю, создателю советской авиации: «Слава Сталину». А ведь за штурвалами-то сидели люди, которые отличным образом совмещали труд по основному месту и занятия в аэроклубах! Проплыли вертолеты, планеры, на смену вышли боевые машины, выполняющие фигуры высшего пилотажа: реактивный истребитель Яковлева, напоминающий стрелу самолет Микояна и Гуревича и, наконец, пятерка реактивных самолетов. Они в мгновение ока перемещаются по небу, четко держа дистанцию, и кажется, что они управляются одним человеком…
Как-то само собой так получилось, что восторг сменился черной завистью, кулаки сжимались, злые слезы кипели на глазах, казалось, что достаточно захотеть — и ты уже там, в одной из этих сказочных машин. Колька с трудом опомнился: как не стыдно злиться на то, что жизнь пролетает мимо?
«А ну, отставить мечты, — приказал он себе, — еще посмотрим, каково оно все будет. Работай как следует — и будь что будет».
…Все бы ничего, да без бати тоскливо. Уехал — и так пусто, одиноко стало. Вроде бы и понимаешь, что нужнее он в другом месте, — а все равно. Мама как-то снова посерела, Наташка посмурнела и иной раз похныкивать снова начала.
Грустно.
Глава 9
Вера Вячеславовна в десятый раз перечитывала требование, составленное с расчетом на то, чтобы сбить с толку шпионов, буде таковые найдутся и возжелают поставки «ста учетных единиц текстильного материала типа бязь, каковые должны быть отгружены нижеперечисленному на вышеизложенных условиях» и тэ-пэ.
В дверь постучали. Гладкова подняла измученные многословием глаза:
— Да?
Заглянула секретарь:
— Вера Вячеславовна, к вам товарищ Кузнецов.
— Какой… ах, да, конечно. Пригласите, пожалуйста.
«Снова-здорово. Что ему еще надо? Все ж согласовали, утрясли, сколько можно воду толочь?»
Вошел Кузнецов, щелкнул каблуками:
— Здравия желаю.
Директор суховато отозвалась:
— Добрый день, Максим Максимович.
Нельзя сказать, что новый снабженец ей неприятен. Спору нет, смотреть на него одно удовольствие: аккуратный, подтянутый, ни морщинки под ремнем. Вкалывает наравне со своими и наверняка недосыпает — вон какие синяки под глазами, а собранный, энергичный, ни тени томности.
Энтузиазм этот его выводил из себя, готовность лезть не в свои дела, дотошность, въедливость, нежелание понимать прямые намеки — «Товарищ, мы все уже обговорили, не пора ли закругляться?» — и в особенности неизменное спокойствие и отменная вежливость. Вера Вячеславовна, подавив желание скрипнуть зубами, указала на стул:
— Прошу вас.
— Благодарю. Я много времени не займу, — пообещал он, — лишь уточню пару моментов по смете.
И вынул из планшета бумаги и карандаш.
«Я так и знала, — Вера Вячеславовна, немедленно внутренне ощетинившись, выбила пальцами дробь по столешнице, — что опять не слава богу? Пожалели, что задешево согласились?»
Вся эта ситуация, ужасная в своей двусмысленности, выводила из себя. Вроде бы ничего плохого не делаешь,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!