В сумрачном лесу - Николь Краусс

Не в силах больше это терпеть, Эпштейн протиснулся за прилавок. Гардеробщица отскочила назад, нарочито изобразив испуг, будто ждала, что он ее сейчас ударит по голове чем-то тяжелым. Но когда Эпштейн, самостоятельно изучив все пальто на вешалке, не добился толку, лицо ее выразило удовлетворение. Она заковыляла к Менахему Клаузнеру и попыталась взять у него номерок, но проповедник с родословной в три тысячи лет отмахнулся:

– Нет-нет, я могу и подождать. Юлиус, как выглядит ваше пальто?

– Оно синее, – сквозь зубы произнес Эпштейн, хлопая по едущим мимо него твидовым и шерстяным рукавам. Его пальто нигде не было видно, и он не мог объяснить, что оно очень похоже на то, что лежит на прилавке, только намного мягче и дороже.

– Это просто смешно, – пробормотал он. – Наверное, его кто-то взял.

Эпштейн готов был поклясться, что гардеробщица рассмеялась. Но когда он оглянулся, она уже повернулась к нему сгорбленной квадратной спиной и разговаривала с человеком, который стоял в очереди за Клаузнером. Эпштейн почувствовал, как к лицу приливает кровь, в горле встал ком. Раздать миллионы по собственному желанию – одно дело, но когда с тебя снимают пальто – это совсем другое. Он просто хотел отсюда убраться, хотел прогуляться в одиночестве по парку в собственном пальто.

Послышался звуковой сигнал – пришел лифт, двери его раскрылись. Эпштейн молча схватил лежавшее на прилавке пальто и поспешил туда. Клаузнер что-то крикнул ему вслед, но двери вовремя закрылись, и лифт повез Эпштейна вниз сквозь этажи в полном одиночестве.

У бокового выхода из отеля садились в лимузин люди Абу Мазена. На последнем из них Эпштейн заметил свое пальто.

– Эй! – крикнул он, размахивая грубым пальто, которое держал в руках. – Эй, на вас мое пальто! – Но тот не услышал или решил не слышать, захлопнул за собой дверцу, лимузин отъехал от тротуара и поплыл прочь по Пятьдесят Восьмой улице.

Эпштейн ошеломленно смотрел ему вслед. Швейцар отеля нервно поглядывал на него – наверное, боялся, что он устроит сцену. Но Эпштейн мрачно воззрился на пальто, которое держал в руках, вздохнул, просунул в рукава сначала одну руку, а потом и другую и натянул пальто на плечи. Манжеты доходили ему почти до кончиков пальцев. Когда он пересекал улицу Сентрал-Парк-Саут, подул холодный ветер, насквозь пронизывая тонкую ткань, и Эпштейн машинально полез в карман за кожаными перчатками. Но нашел там только маленькую жестяную коробочку мятных конфет с надписью на арабском. Он сунул одну в рот и начал сосать; конфета была такая жгучая, что у него заслезились глаза. Так вот почему они такие горячие ребята. Эпштейн спустился по ступеням, вошел в парк и двинулся по тропе мимо заросшего камышом пруда.

Небо уже окрасилось в цвет пыльной розы, и только на западе еще виднелись остатки оранжевого. Скоро должны были зажечься фонари. Ветер стал сильнее; над головой Эпштейна пролетел по ветру белый пластиковый пакет, медленно меняя форму.

Душа – это море, в котором мы плаваем. С этой стороны у него нет берега;

Только вдали, на той стороне, есть берег, и этот берег – Бог.

Это были строчки из маленькой зеленой книжечки, которую Майя подарила ему на день рождения почти два месяца назад; некоторые ее куски он прочел столько раз, что знал их на память. Эпштейн прошел мимо скамьи, потом вернулся, сел и потянулся к внутреннему карману пиджака. Вспомнив, что карман пустой, он взволнованно вскочил на ноги. Книжка! Он оставил ее в пальто! В том самом пальто, которое сейчас двигается на восток на плечах одного из подручных Аббаса. Эпштейн начал рыться в карманах, ища телефон, чтобы послать сообщение своей помощнице Шарон. Телефона, однако, тоже не было.

– Черт! – воскликнул Эпштейн. Женщина, катившая по тропинке двойную коляску, нервно взглянула на него и ускорила шаг.

– Эй! – крикнул Эпштейн. – Простите! – Женщина оглянулась, но продолжила быстро идти вперед. Эпштейн побежал за ней. – Послушайте, – произнес он, тяжело дыша, когда поравнялся с ней. – Я просто понял, что потерял телефон. Можно одолжить ваш на секунду?

Женщина посмотрела на своих детей, закутанных в спальные мешки на меху, – судя по всему, это были близнецы, с мокрыми носами и настороженными темными глазами. Стиснув зубы, она полезла в карман и вытащила телефон. Эпштейн выхватил его у нее из руки, повернулся спиной и набрал свой собственный номер. Звонок переключился на его голосовую почту. Сам он отключил телефон еще до встречи, когда договаривался о кредите, или же это сделал человек Аббаса? Мысль, что его звонки будут попадать к палестинцу, наполнила его тревогой. Он набрал номер Шарон, но там тоже не отвечали.

– Секундочку, я только эсэмэс отправлю, – объяснил Эпштейн и онемевшими пальцами настучал: «Срочно свяжись с Советом Безопасности ООН. Путаница с пальто в “Плазе”. Один из дружков Аббаса ушел в моем: “Лоро Пьяна”, темно-синий кашемир». Он нажал кнопку «Отправить», потом набрал еще строчку: «Телефон и другие ценные вещи в кармане пальто». Потом подумал и стер это сообщение, чтобы не подсказывать человеку Аббаса, что именно нечаянно попало к нему в руки. Хотя нет, это уже смешно. Зачем ему чужой телефон и малоизвестная книга мертвого израильского поэта?

Близнецы начали чихать и сопеть, женщина нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Эпштейн, не привыкший быть кому-то обязанным, набрал текст заново, отправил и продолжал держать телефон, ожидая, что вот-вот прозвучит сигнал ответного сообщения от помощницы. Но сигнала не было. Где же она? «Разумеется, я с чужого телефона, – набрал он. – Позже еще раз с тобой свяжусь». Он повернулся к женщине, та выхватила свой телефон, раздраженно что-то буркнула и зашагала прочь, не попрощавшись.

Через сорок пять минут он должен был встретиться с Морой в Эвери-Фишер-холле. Они знали друг друга с детства, и он, после того как развелся, стал часто ходить на концерты с Морой. Эпштейн двинулся к северо-западу, срезая углы по траве и лихорадочно сочиняя в уме эсэмэски. Но когда он прошел мимо куста, из него вылетела стая коричневых воробьев и рассыпалась по сумеречному небу. Этот внезапный рывок к свободе принес Эпштейну некое утешение. Это же просто старая книга, наверняка найдется еще экземпляр. Он поручит это Шарон. Или вообще можно отпустить книгу так же легко, как она пришла. Разве он не получил уже от нее все, что ему было нужно?

Погрузившись в свои мысли, Эпштейн вошел в туннель под пешеходным переходом. Воздух был промозглый, он поежился, и вдруг из темноты вынырнул бездомный и шагнул ему навстречу.