План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

Итак, таковы были эти немощи, поразившие германскую армию. Но в тот период победной эйфории, когда начали сплетаться первые нити плана «Барбаросса», они еще не проявлялись. Генералы купались в славе и получали щедрые награды от фюрера. Ордена, пенсии, наградные, разрешения на частное строительство, поместья в Восточной Пруссии градом сыпались на них. Хассель с отвращением писал: «Большинство заняты карьерой в самом низменном смысле. Маршальские жезлы и подарки гораздо важнее для них, чем поставленные сейчас на карту великие исторические решения и моральные ценности».

Зимой 1940 года, вероятно, армия пошла бы за Гитлером, куда бы он ее ни повел, несмотря на глубоко сидевший в ней страх перед непосредственной конфронтацией с Россией. Только один старший представитель Верховного командования, адмирал Редер, как было зафиксировано в то время, был против этой кампании, а «все офицеры ОКВ и ОКХ, с кем я разговаривал, – пишет Гудериан[20], – проявляли непоколебимый оптимизм и были совершенно глухи к критике или возражениям».

Подобная позиция была по большей части результатом воздействия личности Гитлера, стратегический аргумент которого казался неоспоримым:

«…Британия возлагает надежды на Россию и Соединенные Штаты. Если Россия выпадет из картины, Америка будет тоже потеряна для Британии, потому что устранение России сильно повысит мощь Японии на Дальнем Востоке. Решение: уничтожение России должно стать частью этой борьбы – чем скорее будет раздавлена Россия, тем лучше».

И действительно, осенью 1940 года это направление стратегии было подкреплено целым рядом политических шагов на Балканах. Разногласия между двумя державами стали накапливаться так быстро, что к ноябрю советскому министру иностранных дел Молотову пришлось посетить Берлин. Происшедшая встреча, которая явилась последним обменом мнениями между этими двумя автократиями, прошла очень не гладко. Поводом для этой встречи якобы стал «дележ Британской империи как огромного обанкротившегося имения», но на самом деле эта тема почти не затрагивалась (о ней говорил только Риббентроп).

Когда Молотову намекнули, что все скрытые разногласия будут сглажены, если Россия присоединится к Тройственному союзу, он ответил: «…Для Советского Союза не достаточно соглашений на бумаге; он должен настаивать на эффективной гарантии своей безопасности». Затем русский министр начал требовать ответа на ряд деликатных вопросов. Что делают германские войска в России? А в Финляндии? Что, если Советский Союз даст гарантию Болгарии на тех же условиях, что и Германия дала Румынии? Его непреклонность была усилена «личным» письмом от Сталина, в котором русский диктатор «настаивал» на немедленном выводе германских войск из Финляндии, на длительной аренде военной базы для советских сухопутных и морских сил на Босфоре и некоторых уступках на северном Сахалине со стороны Японии. Сталин также предупредил о готовящемся договоре о взаимной помощи между Советским Союзом и Болгарией.

Весь тон ноябрьской встречи произвел глубокое впечатление на германскую армию, когда ее ознакомили со всеми подробностями. Многие, кто до сих пор считал, что дипломатическими средствами можно заставить Россию сколь угодно долго стоять в стороне, теперь резко изменили мнение и решили, что превентивной войны не избежать. Но неверно было бы утверждать, как это делают многие немецкие историки, что ноябрьская встреча ускорила, а то и даже привела к началу планирования кампании на Востоке. Она уже была назначена на весну 1941 года – самый ранний срок, когда станет физически возможно выдвинуть и развернуть всю армию. Письмо Сталина могло упрочить решимость Гитлера, и оно дало ему удобное оправдание. Но само решение было принято еще во время войны с Францией, когда он увидел, что сделали германские бронетанковые войска с французской армией.

Началом германского планирования войны с Советской Россией, как чаще всего принято считать, является 29 июля 1940 года. В этот день в обстановке строжайшей секретности в Бад-Райхенхале состоялось совещание, на котором Йодль[21] обратился к нескольким, специально выбранным «по желанию» фюрера специалистам по планированию из штаба и управления экономикой рейха. За несколько недель до этого, пока еще шла битва за Францию, Гитлер сказал Йодлю: «Я начну действовать против этой угрозы Советского Союза в тот момент, как только наше военное положение сделает это возможным». Это решение обсуждалось в ряде закрытых встреч в Бергхофе между Гитлером, Кейтелем, Йодлем и Герингом в дни после заключения перемирия. Первая директива «Операция Ауфбау-Ост» была дана в августе, причем цели ее были закамуфлированы целым букетом кодовых названий и общих мест. С этого момента по всему океану нацистской администрации стали быстро расходиться круги планирования, так что, когда новый квартирмейстер ОКХ вступил в свою должность 8 сентября, он уже нашел в своих папках «все еще неполный план операции по нападению на Советский Союз». Следующая Директива (№ 18), которая вышла в ноябре, была более ясной. В ней Гитлер писал:

«Начаты политические обсуждения с целью выяснения позиции России на данный период [в этот момент Молотов находился в Берлине]. Независимо от результатов этих обсуждений все приготовления, связанные с Востоком, согласно устным приказам, будут продолжены. Указания по ним последуют, как только мне будет представлена и мной одобрена общая концепция оперативных планов».

Менее чем через месяц Гальдер представил план Верховному командованию сухопутных сил (ОКХ), и 18 декабря фюрер в своей знаменитой Директиве № 21 поставил стратегические цели, и это, еще не рожденное дитя, зачатое летом того же года, получило от него название операция «Барбаросса».

Но хотя начало планирования пришлось на лето 1940 года, сами намерения можно проследить до гораздо более ранних сроков, до знаменитого совещания у Гитлера в Бергхофе 22 августа 1939 года. Из всех речей и выступлений в истории нацистов именно это совещание «в интимном кругу» ярче всего иллюстрирует их дьявольский характер. В этот день Гитлер ликовал: «Наверное, больше никогда не будет человека, обладающего такой властью или доверием всего германского народа, как я… Наши враги – это люди посредственные, не люди действия, не повелители. Они просто червяки». В любом случае, сказал он своим слушателям, западные державы не станут защищать Польшу, потому что этим утром Риббентроп улетел в Москву подписать пакт о ненападении с Советами. «Я выбил у них из рук это оружие. Теперь мы можем нанести удар в сердце Польши – я приказал направить на Восток мои части «Мертвая голова» СС с приказом убивать без жалости и пощады всех мужчин, женщин и детей-поляков или говорящих по-польски».

В этот момент, как рассказывают, Геринг вскочил на стол и, высказав «кровожадную благодарность и кровавые обещания… начал плясать, как дикарь»[22]. «Единственно чего я боюсь, – сказал Гитлер своим гостям, – это то, что в последний момент какая-нибудь свинья предложит посредничество». На тему будущего: «Нельзя терять времени. Война должна быть, пока я жив. Мой пакт рассчитан только на выигрыш времени, и, господа, с Россией будет то же, что я сделаю с Польшей, – мы раздавим Советский Союз».