Аптека Пеля - Вера Вьюга

и тяжко мне. Почитай уже год как маюсь. А ты приходи. Живи у меня в комнате. Авось уместимся.

— Так вы тоже перемещаетесь? — тоскливо протянул Санек, чувствуя, что воздух начинает наполняться чужими запахами и того гляди накатит неизбежное. Он смотрел в темные бабьи глаза, ища в них ответа на вопрос. Но та только жмурилась от солнца, вдруг пробившего плотную крону.

— Дома поговорим. Если встретимся… — наконец отозвалась она и тяжело поднявшись, окинула мутным взглядом теснившиеся под деревьями неприбранные могилы, склепы, кресты. — Как же вы кладбище-то запустили и в Бога не веруете.

Санек хотел возразить, но баба отмахнулась и зашагала прочь. Через мгновение ее будто стерли с кладбищенского пейзажа.

За спиной послышался сдавленный смех. Две барышни, увлеченно беседуя, прошуршали мимо, волоча за собой траурные шлейфы бархатных платьев, обильно спрыснутых тяжелым приторным ароматом. Санек уловил обрывок фразы, повергшей его в безмерное уныние и не оттого, что у мадам Петуховой муж живет с прислугой. А оттого, что он бессилен против этих чертовых телепортаций. Нет! Его мир уже не будет прежним, внутренне сокрушался Саня, петляя между могилами вслед за девицами с одним желанием — поскорее покинуть кладбище и больше никогда сюда не возвращаться.

Погруженный в свои невеселые мысли, он не сразу осознал, что слышит болтовню девиц. Слегка ошарашенный от неожиданного открытия он вышел на двор перед храмом, но там вместо уже привычного лихача с коляской, душистых сплетниц поджидал вполне современный мерс кабриолет. Дамы подобрали длинные юбки и погрузившись в авто умчали в респектную жизнь, оставив Санька скрежетать зубами от бессильной злобы — ему не выбраться без бабы. Та явно что-то знает.

До ночи он провалялся на берегу Смоленки, неподалеку от кладбища. Здешняя речка уже выпрыгнула из гранитных берегов и текла неспешно к заливу, подпираемая с обеих сторон почерневшими столетними бревнами. Невысокий травянистый берег, окруженный безлюдным сквером, оказался оазисом тишины среди шумного мегаполиса. Два изогнутых лежака современными очертаниями не вписывались в патриархальный пейзаж, но были как нельзя кстати. На одном из них Санек и устроился. Прилег, сунув рюкзак под голову, и не заметил, как уснул. А когда открыл глаза, в воде уже плескались желтые огоньки фонарей. На город опустилась летняя ночь теплая, темная и тихая, как вода в Смоленке.

Он поднялся, закинул на плечо рюкзак и замер.

У берега покачивалась лодка. Человек, сидевший в ней, несколько раз махнул фонарем призывая кого-то из темноты. Санек обернулся и увидел на месте сквера длинный сарай, ящики, бочки…. И никакого памятника армянскому композитору, фамилию, которого он и под пытками бы не вспомнил. Лежаки тоже исчезли.

Возле строения метались тени.

Сгорбленные, они шныряли с увесистыми мешками на спинах от сарая к лодке. Сбрасывали поклажу на дно, пока, та не наполнилась. Мужик, что стоял с фонарем запрыгнул на корму и оттолкнувшись от дна багром, медленно отчалил. Он осторожно вывел лодку на средину речки и в темноте бесшумно замелькали весла.

«Вот оно… накатило…» — обреченно подумал Саня, чувствуя уже привычную дурноту. В голове будто разорвалась петарда: бежать, но куда?! Вокруг тьма, лопухи, сарай и затхлая вонь.

А тех, что недавно суетились на берегу и след простыл, растворились в питерской ночи, как сахар в кипятке.

Саня подошел к бревенчатому сооружению — замок сорван, двери нараспашку. На пороге брошенное полено. Как бы хотелось сейчас, поддав его со всей дури, разбить в кровь пальцы, но вместо этого нога привычно рассекла воздух.

Свирепея, он крушил все, что попадалось на пути: разметал груду поленьев, пробил стену сарая, разнес в щепки бочку, валявшуюся неподалеку… Если бы… но нет. Все теперь безболезненно и бесследно.

Наконец, он остановился, тяжело дыша, скинул рюкзак на землю и, тихо охнув, рухнул в траву. Последнее, что услышал, отключаясь, был мужской сдавленный голос, повторявший: «Рюкзак! рюкзак!»

Очнулся Сашка оттого, что в лицо ему тычут чем-то холодным и мокрым.

— Мальта! Фу! Ко мне! — Собака нехотя отбежала, но тут же вернулась, продолжая обнюхивать лежащего человека. — Ты живой? Эй! Парень?

Саня слабо зашевелился. Мужчина протянул ему руку — вставай!

Похожая на рыжую лису собака вертелась рядом. Флуоресцентный ошейник пульсировал зелеными огнями. Саня кое-как поднялся. Хозяин пса уже держал телефон у уха, готовый звонить в службу спасения.

— Как они тебя…

— Кто? — не понял Саня.

— Те двое. По башке ведь шарахнули. Помощь нужна?

— Да все, нормально. Не нужно. — Он приложил пятерню к затылку, — штрихи крови остались на ладони. — Спасибо, братан.

Мужик не стал настаивать и, свистнув собаку, пошел через сквер к дороге.

Рюкзак пропал. Недолгие поиски результата не дали. Одно радовало — он снова в реале.

Привычка таскать телефон и ключи в карманах оказалась полезной. Хоть какое-то утешение. В украденном рюкзаке остались вещи и деньги: две пятитысячные купюры, остроумно спрятанные в грязный носок. Возможно, они обеспечат грабителям кайфовую ночь, если те, не лохи и догадаются перетрясти его несвежие шмотки.

Через полчаса Сашка снова стоял возле металлической двери.

Квартира пустая и тихая проглотила парня, как библейский кит.

Согнувшись и судорожно обхватив руками колени, Саня сидел в темноте на своей икеевской койке, боясь шевельнуться и открыть глаза. Обостренные, как у ночного зверя, чувства ловили малейшие изменения вокруг: запахи, звуки, колебания воздуха… Он ждал, что летучая тварь, повадившаяся жрать его мозг, скоро слетит на карниз… но вместо этого знакомый едкий запах чистоты ударил в ноздри, и кто-то беззвучно опустился на кровать рядом, коснулся плеча.

— Ляксандр, это я, Луша.

Парень вздрогнул и обернулся на голос — на другом конце кровати темным кулем маячила баба. Рывком он достал телефон, осветил фигуру: коса аккуратно уложена вокруг головы, кофта и юбка нарядные, вроде и не ночь на дворе.

— Я тебя поджидаю. Детишков уложила. Сижу, значится, жду, когда ты придешь. А все наоборот вышло. Во как. Я к тебе пришла. Смотрю, и ты небогато живешь…

— Так это ж я у вас комнату снимаю… — не понял Саня. — Вы же сами мне ключи дали.

— Все так. Парень ты видный… Давно заприметила… услышала что в подвале живешь, дай думаю помогу, а ты мне с могилкой… Ой, запуталась я… — запричитала баба, — на Пряжку скоро меня определят к умалишенным, а ребят моих в сиротский дом отправят… Отлучаюсь я часто, бросаю их … А потом как начну рассказывать где была, урядник и