О чём молчат рубины - Фунтик Изюмов

от своих фантазий, — Нет, матушка! Я про свои грехи думала. Теперь знаю, в каком направлении духовную работу вести. Чтобы, значит, вам сразу было понятно, что я готова к монашескому постригу.

— Ну и третье, — помолчав, продолжила матушка, — когда Господь всемогущий сам призывает человека для служения Ему. Того, кто Ему угоден. Это вообще таинство, которое человекам понять невозможно. Только душой почувствовать.

Иногда сны насылает, иногда видения наяву, а иногда ничего зримого вроде бы и нету, а так обстоятельства складываются, что человек оказывается в нужное время в нужном месте. В монастыре, например. Или на поле брани. Или среди чумного города. И должен, получается, духовный подвиг совершить, во имя Его. Чтобы оправдать доверие Божие. Ибо дал Господь милосердный людям свободу воли. Каждый сам решает, как поступить: милостиво, честно и благородно, чтобы заслужить жизнь вечную, или жестоко, мерзко и подло, чтобы потом вечно испытывать муки и слышать скрежет зубовный. Вот так-то, детка. Да, что с тобой, сегодня?!!

Вы уже догадались? Ну, да! Мне опять привиделось видение. Стою я на распутье. Сумерки. Семь дорог разбегаются от меня в разные стороны, а выбрать надо одну, единственно верную. А вокруг тянутся тернии и слышны странные и страшные звуки: не то дальний зловещий хохот, не то карканье ворон и уханье сов. Вот одна дорога, чистая, ровная, утрамбованная. Так и приглашает: шагни на меня! Не-е-ет, шалишь! — думаю я, — Это не моя дорога! По этой дороге толпы народа ходили! Моя дорога — которая только моя!

Вот ещё одна. Удобная, приятная. И плодовые ветви приветливо склоняются над ней. И ручей прямо возле дороги весело журчит. Там и сям полянки зеленеют, на них цветочки растут и пахнут сладко-пресладко. Кажется, иди себе, хоть за тридевять земель! Жуй яблочко наливное, да водицей запивай. А устанешь — сядь на полянку, отдохни. Веночек из цветочков сплети. И обратно в путь. Хоть до конца жизни по такой дороге шагать можно. Ага!!! Вот оно, прельщение бесовское! А хватит ли жизни, чтобы по такой дороге дойти до нужного места? Если вот так, на полянках рассиживать? И опять же, какой здесь духовный подвиг? Никакого!

И я решительно шагаю на самую тёмную, самую узкую дорожку, всю поросшую крапивой, вдоль которой гуще всего колючки растут! Впиваются колючки в тело, оставляя за собой рваные, кровавые царапины, жжёт крапива босые ноги, но вот чудо чудное: там где нога моя ступает, пятно света расплывается! И я понимаю, что верный выбор я сделала! И постепенно светлеет вокруг, и не так страшно шагать. А дорожка всё выше и выше берёт, вот-вот на самую гору поднимусь. И страшно и любопытно, что я там увижу, за горой? Какие чудные тайны мне откроются? А вдруг… а вдруг райские кущи? И я делаю шаг… и тут матушка: «Да, что с тобой, сегодня?!!». Ну, как всегда, на самом интересном месте.

— Со мной всё в порядке, — пролепетала я, — Я внимательно слушаю, матушка!

— Тогда должна понимать, что зная твои обстоятельства, я не верю, что твой путь — это путь к Богу! — спокойно заметила матушка. Это путь для укрытия от мирских проблем, а не путь веры.

— Я верую! — возмутилась я, — Я искренне верую! От всей души!

— В этом я не сомневаюсь, — успокоительно проворчала матушка, — Иначе ты бы и шагу не ступила по моей обители. Но вера в Бога и служение Богу это разные вещи. Вот, есть же разница между волосами на голове у девушки и волосами…

Матушка опустила взгляд.

— Ну и сравнения у вас, матушка! — запунцовела я.

— …и волосами, на спине свиньи, которые щетина! — закончила мысль настоятельница, — Хотя и то и другое — волосы! Так и вера со служением. Одному Господу души вверяем, но по разному служим.

— Я готова на строгий пост! — отважно заявила я, — Я готова носить вериги и власяницу! Испытайте меня, матушка! Я готова на всё! Я хочу стать монахиней!

— Вздор! — опять вздохнула матушка, — Ты не хочешь замуж, это правда. И ради этого ты готова уйти на край света и принять монашеский постриг. А не ради веры. Подумай ещё раз, девочка. Я советую тебе остаться в миру. Ну, чем тебе так не нравится замужество? Чем тебе так противен фон Торсен? Уважаемый, благородный…

— Нет! — невежливо перебила я, — У меня нет к нему нежных чувств! Какая любовь может быть между нами, если нет чувств?!

— Любовь… — пробормотала матушка, — Что ты знаешь о любви, девочка? Разве ты кого-то любила? Или… любишь?

— Нет… — растерялась я, — Я никого не люблю… пока. Кроме Господа нашего! Ну, понятно, ещё родителей, вас, матушка, сестру Агнессу… да и других сестёр монастыря. Но если вы про плотскую любовь — то нет. Никого!

— Ну, вот, а ещё рассуждаешь… Как ты можешь быть уверена, что устоишь в монастыре от соблазна, если ты этого соблазна ещё не знаешь, не ощущала?

— Но этот фон Торсен! Он же старый, хромой, постоянно кашляет!..

— И что? Тебе же лучше, если стар! Значит, опытный, в том числе, в деле любви. Хромой он потому, что в битвах побывал, и никому ещё спины не показывал! Уважаемый, заслуженный воин. Кашляет? Это он в Палестине подцепил. Опять тебе плюс! Если господь его приберёт скоро, то останешься ты богатой, независимой вдовой. А к вдовам отношение совсем другое, чем к девушкам. Заведёшь себе молодого любовника…

— Фу, гадость! — поморщилась я, — Нет уж! Лучше монастырь!

— Откуда ты знаешь, что лучше? — прищурилась настоятельница, — Если ты не испытала любовных чувств? Как можно сравнивать то, чего не знаешь?

— Ну…

— Вот что! — матушка Терезия легонько прихлопнула рукой по подлокотнику кресла, в котором сидела, — Я продлеваю твоё послушничество! Не фыркай, не поможет! И работы тебе с завтрашнего дня определяю в госпитале, сестрой милосердия, под руководством доктора фон Штюке. Увидишь, девочка, что такое настоящие страдания, посмотришь на смерти, на то, как стонут и хрипят раненые и умирающие… авось, свои проблемы пустяками покажутся!

— Но, матушка…

— Всё! Разговор окончен! Сегодня[1], сразу после утрени — в госпиталь! А сейчас пойдём на трапезу. Сёстры, поди-ка, заждались. И еда стынет.

[1] …сегодня, сразу после утрени… Любознательному читателю: в Средние века с заходом Солнца заканчивался день. И, соответственно, начинался новый. То есть, не с нуля часов, как привычно для нас, а с предыдущего вечера. Разговор с матушкой-настоятельницей происходит после вечерни, которая проводилась как раз на заходе солнца. Поэтому матушка Терезия вполне справедливо назначает послушнице работу именно «сегодня», уточняя: «после утрени».