Метод инспектора Авраама - Дрор Мишани

– Это я.

Хлопнула дверь, зажегся и погас свет. На улице поредела череда машин, а после одиннадцати в доме воцарилась тишина. Авраам не придет. Зеев вернул в кухонный шкафчик две чистые чашки, стоящие наготове на столешнице, переоделся в ванной, почистил зубы и лег в кровать.

Михаль, как всегда, пришла в спальню вскоре после этого. Она разложила на кровати пижаму, разделась на глазах у мужа и, глядя, как он читает, стала медленно надевать пижаму. Зеев не отводил глаз от книги. Когда женщина сняла лифчик, в комнате повеяло чем-то непристойным. Она раздевалась перед чужим человеком, которого еще не знает.

– Думаешь про Офера? – спросила Михаль, и он ответил:

– Да.

– И что думаешь?

– Что, может, мы поучаствуем в поисках. Если они будут проводиться в уик-энд. Оставим Эли у твоей мамы или возьмем его с собой в кенгурушнике.

– Думаешь, Офер сбежал из дому?

– Не знаю. У меня такое впечатление, что он не такой уж самостоятельный и сильный мальчишка. Чтобы так вот сбежать, нужна смелость. Уже вторая ночь с тех пор, как он исчез. И где-то же он должен ночевать…

Эти слова вызвали у Михали дрожь.

– Настоящая опасность, – сказала она. – Я вообще не могу себе представить, что она сейчас чувствует. Две ночи, когда ты понятия не имеешь, где твой сын… Ужасно!

Зеев задремал еще раньше – он внезапно нырнул в сон. Только что бодрствовал – а через секунду его глаза сомкнулись. Жена поглядела, как он тихо дышит, и пошла в детскую, проверить, накрыт ли Эли. Когда она укутывала его одеялком, малыш вздохнул, протянул к ней ручонки и пролепетал во сне что-то невнятное.

В пятницу утром его разбудил длинный звонок в домофон. Было поздно, гораздо позже, чем он обычно просыпался.

– Посылка для Ави Авраама, – послышалось из-за двери, и он отпер ее.

Во рту у него было сухо и прогоркло оттого, что он мало спал после длиннющего дня, в течение которого выкурил почти три пачки «Тайма». Курьер цветочного магазина был в шлеме. Он спрятался за букетом цветов в розовых, сиреневых и белых тонах – лилии, лизиантус, герберы и множество зеленых листьев – и, отцепив поздравительную открытку, прочел:

Авраам не стал перезванить, чтобы поблагодарить за цветы, и положил букет на кухонный стол, пока без воды. Слишком яркий дневной свет бил в подсобный балкон. Инспектор поставил на конфорку турку с водой и турецким кофе на два стакана и пошел в ванную смыть остатки тяжелого сна. От тарахтенья стоящего у дома грузовика трясся пол. Это так отличалось от обычной тишины, в которой он привык просыпаться! Обычно инспектор вставал без всякого будильника раньше шести утра, чистил зубы, прохаживаясь по квартире, в которую проникал лишь слабый свет, включал в кухне чайник, переходил в гостиную, открывал жалюзи и, не прерывая чистки зубов, глядел на темную улицу, где не было почти никакого движения – только ряды машин, застывших вдоль тротуаров. Иногда пройдет человек, спешащий до света на работу, а то вдруг защебечет какая заблудшая птица…

А может, шум шел и не снаружи. Может, он был в нем самом. Авраам проснулся с чувством страшного беспокойства, будто услышал звонок домофона – и тут же некий внутренний самосвал вывалил на него весь вчерашний день. Все картины, все разговоры. Эту сумятицу, Хану Шараби, увиденную сквозь заляпанную стеклянную дверь, бесконечные звонки по мобильнику, разговоры с участком, ощущение, что все вышло из-под контроля, Игоря Кинтаева, соседей, пялящихся с балконов на улице Гистадрут, ночную езду по городским улицам, одинокую, бесцельную…

* * *

Накануне Авраам тоже как проснулся – сразу подумал про Хану Шараби. Было без десяти шесть. Он проверил мобильник и увидел, что за всю ночь не пришло никаких сообщений. И нельзя было понять, плохой это знак или хороший.

Инспектор отказался от пешей прогулки и поехал на машине, чтобы, если что, быть за рулем. Еще до половины восьмого он вошел в почти пустой участок. Дежурный сказал, что ночью сообщений по поводу пропавшего мальчишки не поступало, и утром тоже никто не просил связаться с матерью или узнать, не вернулся ли тот домой.

Следующие два часа были жуткими. Пустота. Авраам посылал электронные письма, заполнил бланк с личными данными, который нужно было передать в отдел кадров для поездки в Брюссель, почитал заголовки на сайте газеты «ХаАрец» и просмотрел дело Кинтаева, чтобы потом продолжить расследование. Сложенный вчетверо листок с краткой записью вчерашней беседы с матерью Офера лежал у него на столе, там, где Авраам его забыл.

За период с ночи между средой и четвергом в полицейских записях не было ничего, связанного с Офером Шараби. Случился пожар в страховом агентстве на первом этаже здания на улице Эйлат – у бригады пожарных возникло подозрение, что это поджог. На улице Гиват ХаТахмошет, в нескольких сотнях метров от его дома, украден мотороллер… Авраам мог бы позвонить Хане, развеять эту неопределенность, но у него было смутное ощущение, что судьбу лучше не теребить. Если она не позвонила сама, значит, всё в порядке, и желательно не ворошить этот порядок телефонными разговорами. А если это не так, если грядет беда, так лучше переждать, не подгонять события.

Он вышел из кабинета – приготовить себе стакан кофе и скопировать на ксероксе, стоявшем за стойкой дежурного, один документ из папки Игоря Кинтаева. В участке уже царила утренняя атмосфера. Перед стойкой толпились ведущие разговоры посетители. Две девицы из транспортного отдела стояли и трепались у входной двери. И тут Авраам увидел ее. Она стояла за дверью, и он заметил ее сквозь заляпанное стекло. Как и думал инспектор, на ней была та же одежда, что и накануне вечером. Та же потертая кожаная сумка на тонком ремешке висела через плечо, тот же самый мобильный телефон в руке, словно она не расставалась с ним с тех пор, как они распрощались.

Боль, которую испытал инспектор, увидев ее, поразила его самого.

Офер не вернулся.

Авраам Авраам на минуту застыл, а потом отошел от ксерокса и быстро двинулся к Хане. Он хотел положить руку ей на плечо, но, заметив, что она не одна, посмотрел на стоявшего рядом с ней мужчину и тихо спросил:

– Еще не вернулся?

– Я – дядя Офера, – сказал этот мужчина. – Брат позвонил мне в шесть утра и рассказал, что случилось. Вы – тот полицейский, с которым она вчера говорила?

Авраам не ответил. Он повернулся к Хане Шараби и спросил:

– Ничего от него не слышали?

Но женщина продолжала молчать, будто присутствие деверя превращало ее в полную ненужность.

– Ничего, – сказал тот. – Вы сказали ей, что утром объявите его в розыск.