9 часов над Атлантикой - Виктория Мальцева

— Мне нужно бежать, иначе не успею на посадку, — напоминает мне Клэр. — Ещё увидимся! И, нарочито модельно виляя задницей, мой последний оплот надежды уплывает в ту же сторону, куда так отчаянно нужно спешить и мне.

Я рассеянно обвожу взглядом ненавистный аэропорт — контору, обернувшуюся для меня таким разочарованием. Он смотрит на меня. Не через стёкла своих очков, а поверх них. Глаза у него… не просто красивые, а… красивые. И это как плевок Вселенной, а за ней её же удар под дых. И в этот момент мне истошно хочется, чтобы у безупречного внешне, но такого гнилого внутри мужика случился бы эпилептический припадок, чтобы он не умер, конечно, но чтобы повалялся на этом грязном полу, стуча зубами и уж, конечно, опоздал бы на свой самолёт вместе со своим чемоданом.

Я подхватываю свой обречённый чемодан, добираюсь до ближайшей стены и упираюсь в неё лбом. В прямом смысле прижимаю его к холодной краске. Просто, весь этот день с самого его начала — это уже слишком для меня. Даже для моей выдержки и закалки слишком.

Чтобы открыть чемодан, приходится залезть на него сверху. Молнию заклинило, потому что натяжение на корпус слишком велико, и я запрыгиваю на крышку прямо в обуви, затем упираюсь в неё рукой и коленями, второй рукой тяну за бегунок молнии — к счастью, всё получается.

И что же я вынимаю из Европы, втиснутой в этот китайский бокс, предназначенный для перевозки в Канаду? Сиреневые босоножки на шпильке. Прозрачная бабочка из капрона прилеплена к единственному хлястику на стопе примерно между мизинцем и тем пальцем, который рядом, второй и последний хлястик, опять же единственный, оборачивается вокруг щиколотки. Изящество — причина, по которой они запали мне в душу. Это как автограф из Европы на память. Спросите у меня сейчас, как попасть в Ватикан, и я сориентируюсь не сразу, но с закрытыми глазами приведу к витрине на одной из тёмных и узких улочек Венеции, за толстым стеклом которой увидела их.

Нет смысла пытаться закрыть чемодан — вряд ли мне это удастся — только время потеряю, к тому же он больше не мой, и его судьба мне не интересна. Поднимаю повыше голову, распрямляю плечи и спину, кто бы в неё не смотрел — мне плевать, и с босоножками в руке, а вовсе не с фиаско по всем фронтам, гордо беру курс на посадочный терминал.

FOALS — Neptune

Очередь на таможенный досмотр… вызывает у меня мелкий, но стойкий психоз. Первые десять метров я продираюсь сквозь массу спин, голов, рук и ручной клади, помогая себе непробиваемой уверенностью и словами:

— Извините, мой самолёт улетает через двадцать минут! Разрешите пройти, у меня заканчивается посадка!

В конце концов, как в принципе и ожидалось, я упираюсь в груди (именно «груди», а не «грудь») ещё одного поборника справедливости. Коренастый мужик лет пятидесяти, не меньше, иначе бы просто не посмел, преграждает мне путь, выпятив вперёд живот и ухватившись рукой за синюю ленту ограждения. Он что-то говорит, естественно на испанском.

— Извините, — говорю ему, — Вы не могли бы по-английски?

Он совершает один очень неприятный взмах подбородком, и по его оскалу я понимаю, это что-то вроде «Ишь ты, до чего обнаглела!».

Я ищу глазами более-менее приветливое лицо:

— Кто-нибудь может ему перевести?

Но никто, похоже, не заинтересован в оказании услуг переводчика, и я объясняю испанскому мачо, как могу:

— Слушай, парень, — хотя до парня ему, как мне до балерины, — будь человеком, пропусти! Я опаздываю на посадку.

В его коричневых глазах-пуговицах бездна безразличия. Он что-то отвечает мне по-испански, что тут же переводит чей-то женский голос:

— Он говорит, тут все опаздывают на рейс.

Хорошо, думаю, значит, понимать ты понимаешь, а говоришь принципиально на своём. Ну ладно:

— Друг… у тебя же наверняка внутренний рейс, а у меня пересадка, и если опоздаю на следующую, зависну посреди Европы без денег, друзей… не пропаду, конечно, но, может, попытаешься войти в положение? Я в Канаду лечу, домой — это далеко.

И опять это движение подбородком, и рука, вжимающаяся в ленту с ещё пущим рвением.

У меня есть варианты. Можно попробовать переть напролом, но рано или поздно дело закончится тем, что я двину этому мужику. А это нехорошо. Можно поискать помощи глазами, и я уже даже сканирую контингент окружающих меня людей в последней попытке найти своего рыцаря, но… увы, нет больше доверия моей неотразимости, поэтому подключаю логику. И врубаю в телефоне переводчик.

— Ayudame! Помогите! — ору во всю глотку.

Женщина в форме, до этого стоявшая в добрых двадцати метрах от меня — служитель аэропортного порядка — уже через секунду подбегает ко мне.

— Извините, Вы говорите по-английски? — вопрошаю её.

— Да, — отвечает.

— У меня заканчивается посадка. Я задержалась на регистрации багажа, там сбой автомата печати стикеров…

— Я знаю. Какой у Вас рейс?

Сую ей в руки посадочный.

— Посадочный распечатали? — спрашивает удивлённо.

— Да, багажный не получилось.

— Странно, — удивляется.

Взглянув на время моего вылета, кивает, и говорит:

— Пройдёмте со мной.

И вот так, с личным сопровождением, я добираюсь до самого досмотра. Прохожу его быстро — на мне только моя юбка, футболка, балетки и многострадальная сумка цвета ультрамарин. Ну и в руках сиреневые босоножки, конечно.

Дальше бегу со скоростью света мимо всех призывно светящихся дьюти-фри, ресторанов, автоматов, дважды запутавшись в указателях и даже не задержавшись у заманчивой двери в туалет. Когда прибегаю к своим воротам, к стойке уже выстроилась длиннющая очередь, а в руках бортпроводницы табличка:

«Рейс задерживается»

— Fuck!

Даже не заметила, как выскочило. И громко, наверное, получилось, потому что люди в очереди — мои будущие соседи по самолёту — дружно оборачиваются в поисках источника этого самого «Fuck». Девушку в воздушной ментоловой юбке из такой же ткани, какую используют для фаты новобрачной, им сложно заподозрить в преступлении, поэтому они сразу теряют ко мне интерес. Все, кроме одного лица в странных, отсвечивающих голубым очках.

Он только подходит к очереди с вопросом:

— Вы последняя?

— Я, — киваю в недоумении.

Как он тут оказался, почему подошёл с другой стороны?

И сразу вслед за ним к нашему собранию подгребает коллектив арабских мамаш с детьми и сикх в бирюзовой шапке.

Как они… все здесь?! Я стискиваю зубы и прикрываю на мгновение глаза, потому что от понимания меня бросает в жар — их провели вначале на регистрацию, а затем и на досмотр каким-то иным, экстренным путём. И если бы я послушала толстушку и осталась, а не рванула сюда, мой чемодан уже грузили бы на самолёт…