Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

— Тебе нет нужды уезжать, — отчетливо произнеслаона. — Я не допущу, чтобы вы голодали из-за того, что я повисла у тебя нашее. Больше этого не повторится.

Она повернулась и пошла к дому прямо по неровному полю, находу скручивая в узел волосы на затылке. Эшли стоял и смотрел ей вслед.Внезапно он увидел, как она распрямила свои худенькие плечи. И этот жест сказалему больше, чем любые слова.

Все еще сжимая в руке комок красной глины, Скарлеттподнялась по ступеням крыльца. Она намеренно не пошла черным ходом, ибо острыеглаза Мамушки наверняка заметили бы — что-то неладно.

А Скарлетт не хотела видеть ни Мамушку, ни вообще кого бы тони было. Она не в силах была видеть людей, разговаривать. Ее уже не мучил стыд,разочарование или горечь — лишь была какая-то слабость в коленях да огромнаяпустота в душе. Крепко сжав глину, так что она просочилась между пальцев,Скарлетт все повторяла и повторяла, точно попугай:

— Это у меня пока еще есть. Да, это у меня пока ещеесть.

А больше у нее уже ничего не было — ничего, кроме этойкрасной земли, которую несколько минут назад она готова была выбросить, какрваный носовой платок. Сейчас же земля эта снова стала ей дорога, и Скарлеттлишь тупо подивилась собственному безумию: как могла она с таким небрежением отнестиськ земле. Уступи Эшли ее напору — и она уехала бы с ним, даже не обернувшись,чтобы бросить последний взгляд на свою семью и друзей, тем не менее дажесейчас, несмотря на пустоту в душе, она понимала, что ей было бы тяжелопокинуть столь дорогие сердцу красные холмы, и узкие сырые овраги, и эти темныепризрачные сосны. Она бы снова и снова с жадностью вызывала их в памяти досамого своего смертного дня. Если бы она вырвала из сердца Тару, даже Эшли несмог бы заполнить образовавшуюся в нем пустоту. Какой же Эшли все-таки умный икак хорошо он ее знает! Вложил в ее руку комок влажной земли — и она пришла всебя.

Войдя в холл и уже прикрывая за собой дверь, Скарлетт вдругуслышала стук копыт и обернулась, чтобы посмотреть, кто едет. Принимать сейчасгостей, — нет, это уж слишком! Скорее наверх к себе, и сослаться наголовную боль.

Однако при виде подъезжавшей коляски Скарлетт в изумленииостановилась. Коляска была новая, лакированная, и у лошади была новая сбруя, накоторой тут и там поблескивали начищенные медные бляшки. Кто-то чужой. Ни укого из ее знакомых не было денег на такой великолепный новый выезд.

Она стояла в двери и смотрела на приближавшуюся коляску, ахолодный ветер, приподнимая юбки, обдувал ее мокрые ноги. Наконец коляскаостановилась перед домом, и из нее выскочил Джонас Уилкерсон. ПотрясеннаяСкарлетт не могла поверить своим глазам: перед ней был их бывший управляющий вроскошном пальто, прикативший к тому же в отличном экипаже. Уилл говорил ей,что Джонас стал явно процветать с тех пор, как получил эту новую работу в Бюровольных людей. Нахватал кучу денег, сказал Уилл, облапошивая то ниггеров, топравительство, а то и тех и других: к примеру, отбирал у людей хлопок, а потомклялся, что это был хлопок Конфедерации. Конечно, никогда бы ему не заработатьчестным путем столько денег в такое тяжелое для всех время.

И вот он перед ней — вышел из элегантной коляски и помогаетвыйти какой-то женщине, разодетой в пух и прах. Скарлетт с одного взглядаувидела, что платье на женщине — яркое до вульгарности, и все же глаза ее жадновбирали в себя мельчайшие детали туалета незнакомки: она ведь давно не виделановых модных нарядов. Та-ак! Значит, юбки в этом году носят не такие широкие,подытожила она, оглядывая красную клетчатую юбку. Потом взгляд ее скользнулвверх, по черному бархатному жакету — вот какие нынче их носят короткие! А дочего же смешная шляпка! Чепцы, должно быть, уже вышли из моды, ибо на макушке унезнакомки лежал нелепый плоский блин из красного бархата. И ленты завязаны непод подбородком, как у чепцов, а сзади, под тяжелой волной локонов, ниспадавшихна шею из-под шляпки, — локонов, которые, как тотчас заметила Скарлетт,отличались от остальных волос и цветом, и шелковистостью. Женщина сошла наземлю и повернулась к дому, и тут кроличье лицо, густо обсыпанное пудрой,почему-то показалось Скарлетт знакомым.

— Да ведь это же Эмми Слэттери! — от изумленияпроизнесла она вслух.

— Да, мэм, она самая, — отозвалась Эмми и,вздернув голову, широко осклабившись, направилась к крыльцу.

Эмми Слэттери! Грязная, несчастная потаскушка,незаконнорожденного ребенка которой крестила Эллин, — Эмми, заразившаяЭллин тифом! И эта разряженная, вульгарная, мерзкая девка, белая рвань,поднимается сейчас по ступеням Тары с таким видом и с такой улыбочкой, точнотут ей и место… Скарлетт вспомнила Эллин, и чувства нахлынули, затопив пустоту,образовавшуюся было в ее душе, — ею овладела такая смертоносная ярость,что она затряслась, как в приступе малярии.

— Сойди сейчас же со ступеней, ты, дрянь! —закричала она. — Убирайся с нашей земли! Вон отсюда!

У Эмми отвисла челюсть, и она взглянула на Джонаса. Тотшагнул, насупившись, стараясь держаться с достоинством, несмотря на закипавшийгнев. — Вы не должны так говорить с моей женой, — сказал он.

— Женой?! — повторила Скарлетт и разразиласьпрезрительным смехом, резавшим точно нож. — Тебе давно пора было на нейжениться. А кто крестил остальных твоих выродков после того, как ты убила моюмать?

— О! — воскликнула Эмми, повернулась и, сбежав соступеней, кинулась к коляске, но Джонас резко схватил ее за руку и задержал.

— Мы сюда приехали с визитом — с дружескимвизитом, — прошипел он. — А также потолковать об одном небольшомдельце со старыми друзьями…

— Друзьями? — Это прозвучало как удархлыста. — Да разве мы когда-нибудь дружили с такими, как ты? Слэттери жилинашими благодеяниями и отблагодарили нас за это, убив мою мать, а ты.., ты..,папа выгнал тебя потому, что ты сделал Эмми ребенка, ты прекрасно это знаешь.Друзья?! Убирайся отсюда, пока я не позвала мистера Бентина и мистера Уилкса.

Тут Эмми вырвалась из рук мужа, кинулась к коляске и мигомзалезла в нее — мелькнули лишь лакированные сапожки с ярко-красной оторочкой икрасными штрипками.

Теперь и Джонас, подобно Скарлетт, весь затрясся от ярости,и его желтоватое лицо побагровело, как зоб у рассерженного индюка.

— Все важничаете, все зазнаетесь, да? Только я ведь всепро вас знаю. Знаю, что у вас и башмаков-то крепких нет. Знаю, что отец вашспятил…

— Убирайся вон!

— Ничего, долго вы так не попоете. Я же знаю, что вы намели. Вы и налог-то заплатить не можете. Я приехал с предложением купить вашепоместье — с хорошим предложением. Уж больно Эмми охота поселиться тут. Атеперь — черта с два: я вам цента за него не дам! И кичитесь своими ирландскимикровями сколько хотите — все равно узнаете, кто нынче правит, когда продадутвас с молотка за неуплату налогов. А я куплю это поместье со всеми причиндалами— со всей мебелью и всем, что в доме есть, — и буду тут жить.