Вдова Клико - Хелен Фрипп

бороться? Впрочем, все релижъос[10], которых я знала, истово исповедовали только одну заповедь: лупить меня линейкой по пальцам.

— Ленивая ученица? — Сине-зеленые глаза с темными бровями поразительно выделялись на фоне ослепительно-белой кожи.

— Вечно сбегала с уроков.

— Предпочитаете опасную свободу безопасному рабству?

Эта цитата любимого автора выражала ее чувства практически ко всему, включая и мсье Моэта. Николь зарделась.

Клико пошарил в скрипичном футляре и вытащил потрепанный экземпляр «Общественного договора» Руссо.

— Всегда ношу его с собой.

— Да сядь ты, sauvage[11], — сказал Антуан, внося кофе на подносе.

Пришелец усмехнулся, а Николь выругалась про себя в адрес Антуана за то, что назвал ее детским прозвищем при незнакомом человеке. Теперь она вспомнила Франсуа Клико. Ее отец был дружен с его семьей. Да и вообще они жили по соседству, только он учился далеко, в пансионе.

Клодина подала «благочестивые пирожные». Франсуа взял свое, разломил пополам и предложил Николь, но девушка отказалась. Клодине и Антуану даже в голову не приходило заполнять паузы разговором, и все молча пили кофе. По сравнению с домашней обстановкой здесь было куда проще: начисто отмытые половицы, истертые деревянные стулья и лежащая перед печью рогожка, которую Николь в детстве помогла Кдодине сплести. Нет слуг, никто не суетится. Простота и легкость — вот зачем девушка сюда приходила, и Франсуа, кажется, тоже это почувствовал, поэтому не стал нарушать молчания. Николь смотрела на огонь, но при этом ощущала, что молодой человек смотрит на нее.

Кофе был изумительный — горячий, с ореховым привкусом, но любопытство пришельца заставляло Николь чувствовать себя неловко. Она осушила чашку одним глотком.

— Мне уже пора возвращаться.

— Уверена? — Антуан загадочно посмотрел на нее. — Мы вместе с Франсуа собрались понаблюдать за сбором урожая в Верзене. Поедешь с нами? Наших запасов для пикника вполне хватит на четверых. Поедем, посмотришь, что происходит с виноградом до того, как он попадает в погреб. Это тебя отвлечет от мыслей о низложении-через-брак, — улыбнулся он.

— Я даже готов отдать вам свою долю, — поддержал его Франсуа. — Поехали, нас ждет великолепный день!

— Родители будут волноваться, — неуверенно возразила Николь.

Ведь уже второй раз за день она украдкой ускользала из дома одна. Ее хватятся да еще будут переживать.

Но она видела несколько часов назад, как уезжали на виноградники Ксавье и другие работники, и ей тогда так хотелось поехать с ними. А сейчас ей именно это и предлагают. К тому же Антуан — один из самых уважаемых мастеров виноделия в Реймсе, и чего он не знает о производстве вина, того и знать не стоит. Наконец-то можно будет поучаствовать в сборе урожая, а не читать об этом в книжках. Папа никогда не брал ее с собой на виноградники. Это мир мужчин, говорил он. Женщине там делать нечего, разве что работнице, но уж никак не благородной даме. Это слово — «дама» — Николь терпеть не могла. Оно означало только то, что ты заперта в позолоченной клетке с невидимыми границами, и не то что выйти из нее нельзя, а даже спрашивать о такой возможности неприлично.

— Я пошлю мальчика, чтобы предупредить ваших родителей, — пообещал Франсуа. — Ведь я у вас в долгу, потому что съел эту вашу религиозную булочку.

— Как раз сегодня утром Резо матю[12] открыл сбор урожая, — вставила Клодина. — Все выйдут на уборку.

— Это совсем не то, что сидеть в карете и смотреть издали. Сейчас вы пойдете между лозами со сборщиками гроздей, пальцами ощутите упругость созревших ягод. Этот запах опьяняет, — добавил Франсуа.

— Но ведь сборщики не любят, когда владельцы путаются под ногами? Я слыхала, они косо смотрят на «сборщиков из господ» и бурчат насчет любителей поразвлечься.

Франсуа рассмеялся — легким, теплым смехом.

— А вы наблюдательны для плохо выученной прогульщицы! Мы поедем на виноградники моего отца, а там я работаю как вол, сколько себя помню. Для меня это не развлечение, а моя жизнь. Когда меня услали в пансион, мне даже зимой снились голые лозы. А летом в классе это была пытка — я знал, что там, дома, они цветут, завязываются бутоны, наливаются грозди под ясной июньской луной. Если однажды испытаешь радость, прививая лозу, это захватит навсегда, могу вас заверить.

Домой, к вышивке, к брачному загону — или скакать по раскаленной дороге на виноградники, оказаться в самой гуще рабочих с этим загадочным человеком? Выбор был ясен.

На подъезде к Верзене часы на старой церкви пробили двенадцать. Виноградники тянулись во все стороны, на ярком солнце под лозами лежали синие тени. Виноградари и рабочие обсуждали предстоящий день, топали мимо ослы с завязанными мордами, готовые везти наполненные телеги к давильне. Дети срезали грозди рядом с матерями. Бабушки выбирали бракованные ягоды — работали все, спеша собрать урожай до дневного жара. Революция освободила этих людей, и кормили их сейчас лучше, чем когда-то при старом режиме, но все равно была хребтоломная: мужчины сгибались под весом тяжелых корзин, женщины закрывали лица головными платками, спасаясь от солнца.

При выходе из лаццо Франсуа протянул Николь руку и одним движением поставил девушку на землю. Мир крутанулся каруселью неба и лоз.

— Серое с синим, — произнес Франсуа. — Как море в Кале. Цвета неба и облаков.

Она заморгала, не понимая.

— Я имел в виду ваши глаза, — пояснил он.

— Увидимся через час, — сказал Антуан, спрыгивая из ландо. Клодина взяла его под руку. — Нам нужно посмотреть, как дела в давильне.

— Пойдемте со мной. В винограднике на Горе есть кое-что удивительное, что вам обязательно надо увидеть, — предложил Франсуа. — Но туда идти порядочно.

Николь приподняла юбку и пнула землю крепким ботинком:

— Армия Наполеона могла бы в таких всю Австрию пройти.

— Я помню вас ребенком, вы тогда почти всех мальчишек обгоняли. Идемте.

Они поднялись на холм, направляясь к лесу, поднимая по дороге тучи мела. Пыльные бабочки порхали по макам и василькам, пели жаворонки.

Подойдя к далекому полю, Франсуа показал рукой:

— Вон, видите там вдалеке желтую розу? Да-да, именно там.

Возле этой розы он отсчитал три лозы, всмотрелся в листву, поднял темные листья и открыл букет алых гроздей. Не фиолетовые, не белые, не какие-то еще, а зрелые гроздья цвета ягод падуба. Николь никогда ничего подобного не видела.

— Я надеялся произвести на вас впечатление, — улыбнулся Франсуа.

— Вы же меня едва знаете.

— Но я вас помню. — Он взял две грозди.

— Не трогайте! Они же единственные!

— Они умрут и увянут, и никто их никогда не попробует. Это же куда грустнее? — Он закинул