Одна жажда на двоих - Ева Ночь

Элина делает шаг назад, пропуская. Стефан переступает порог. Заключает трепетный стан своей девочки в объятия. Замирает, касаясь губами облака её волос, вдыхая её запах, чувствуя, как доверчиво льнёт к нему её податливое тело.

— Спасибо за цветы, — шепчет она, поднимая к нему лицо. Губы её близко. Блестят влажно и маняще.

Нет, он не забыл. Сделал это — осыпал её цветами, пусть и через службу доставки. Он бы подарил ей мир, если б это было в его власти. На всё остальное не хватило времени, но он исправится.

А сейчас… поцелуй — долгий и нежный, берущий в плен и не отпускающий. Внутри нарастает шквал страсти, смешиваясь с нерастраченной пылкостью, где похоть мешается с чем-то до невозможности возвышенным и чистым.

Стефан не уверен, что так бывает. Никогда ему не приходилось испытывать нечто подобное. Но ведь он чувствует. И это невозможное сочетание заводит его до предела, до состояния, когда вихри перед глазами. Чувственный морок, в который хочется провалиться или упасть на колени и благоговейно целовать тонкие пальчики своей трепетной девочки.

Вместо этого он подхватывает её на руки и несёт в спальню. Никогда ещё Стефан не раздевался так быстро и лихорадочно. Нетерпеливо и с упоением.

Это не одежда его летела в разные стороны. Отпадала ненужная шелуха, что коверкала жизнь и наносила на будни уродливые борозды, из которых не так-то легко выбраться.

Элина сглаживала углы. Залечивала раны. Позволяла мечтать о новой, чистой странице, куда они вместе напишут новые слова, предложения, из которых сложится их летопись.

В тот момент, когда Стефан любовался обнажённым девичьим телом, целовал его, высекая из горла Элины стоны и томные вздохи, он поклялся: больше ничего противозаконного. Он будет очень осторожен. Не допустит ошибок, которых наделал его отец, стремясь взлететь слишком высоко. За что и поплатился не только своей жизнью, но и жизнью своей жены.

Да, денег много не бывает. Но порой их достаточно, чтобы сказать «стоп» и не лезть туда, где становится слишком опасно. И ради своего будущего Стефан готов был остановиться. Стать в чём-то не номер один.

Её пальцы нетерпеливо сжимают его член. Есть в этом порабощении зависимая, но безгранично нарастающая сила.

Никто не умеет держать мужчину за яйца так, как женская нежная рука. Ни одному, даже самому дерзкому нападению конкурентов или врагов не справиться со слабой женской притязательностью на уязвимое место мужчины.

Он позволяет Элине управлять собой. Отпускает контроль. Посылает к чёрту выдержку. Следует за её зовом.

Её рука направляет его в себя. Её бёдра подаются вперёд и бьются о его чресла, чтобы почувствовать каменную крепость и длину мужского члена. Его члена, что входит до упора и блаженно замирает в узком пространстве, где ему невероятно тесно и хорошо.

До обморока. До желания в тот же миг излиться, кончить, запустить сперматозоиды в матку, где зародится новая жизнь. Продолжение. Гордость. Характер. Ум. Непосредственность. Их малыш с крохотными ручками и ножками, малюсенькими пальчиками. С детским запахом, лучше которого, наверное, нет ничего.

Всё это мелькает где-то на осколках сознания, на матрице его индивидуального нейронного передатчика, как слайд, как отпечаток самых сильных его желаний — тех, что никогда ранее Стефана не посещали.

Он делает толчок. Потом ещё. Чувствует отклик. Ответное движение навстречу. Стефан впивается пальцами в белые бёдра, направляет их, отыскивая правильный угол, что дарит его девочке острое наслаждение.

Он касается большим пальцем клитора, помогая сделать её удовольствие ярче и мощнее. Ему важно, чтобы она кончила. Кончала под ним бесконечно — со вскриками, всхлипами, слезами, заходясь в непрерывной оргазмической дрожи.

Он вёл себя как одержимый маньяк. Не давал ей уйти, не позволял остыть. Чуть притормаживал, пережидая её экстаз, и, не давая ему затухнуть окончательно, вёл снова и снова, с одной вершины на другую.

До тех пор, пока их тела не стали скользкими от пота. Пока она не запросила пощады:

— Пожалуйста, остановись. Я больше не могу, — облизала она солёные (он это знал) губы. — Или сойду с ума.

И тогда он позволил себе финишировать. Не внутрь. А на белый подрагивающий живот.

Как бы ему ни хотелось выпустить на волю свой биоматериал, способный стать причиной новой жизни, он не мог себе этого позволить. Это эгоистично. А с Элиной он не мог поступить так.

Она совсем девочка. И пусть это случится, когда и она захочет. Или будет готова к роли матери и его жены.

Они лежали на смятых влажных простынях, приходя в себя. Элина скрутилась клубочком под его боком. Доверчивая, беззащитная, как котёнок.

Рука её лежит у него на груди. Там, где сумасшедше скачет сердце.

— Я хотел сделать тебе подарок, — признаётся Стефан, касаясь губами влажных завитков. Она вкусно пахнет собой, потом, сексом. Тело её сейчас расслабленно и удовлетворено. — Не успел. Да и не придумал.

Он издаёт смешок — немного нервный и неуверенный. Это новые звуки и ощущения. Или давно забытые. Но есть ли смысл в этом разбираться?.. Стефан не хочет взвешивать и анализировать. Гениальный мозг тоже должен получать передышку и оргазм, наслаждаясь общим удовлетворением, что накрыло его хозяина с головой, не делая исключения никаким жизненно важным органам.

— Я хочу на море. Одна. Ненадолго, — просит она тихо и умоляюще заглядывает ему в глаза. — Мне иногда нужно побыть одной. Подумать. Прийти в себя. Немного личного пространства.

Стефан успокаивающе прижимает Элину к себе. Окутывает её нежной заботой. Натягивает на хрупкие плечи мягкий плед — она начинает замерзать. Нужно бы в душ, но пока нет сил шевелиться. У неё тоже. Это он с ней такое сотворил.

Мужская гордость поднимает голову. И внутри, и снаружи. Но сейчас он не будет трогать Элину. Пусть отойдёт немного. Стефану не хочется её пугать и делать что-то против воли.

— Хочешь — значит поедешь. Выбирай. Любая страна, любой континент. А я как раз закончу с неотложными делами.

Так даже лучше: пусть её не будет рядом. Он сможет не отвлекаться. Остынет. Проверит себя. Посмотрит, как это — без неё, без возможности находиться рядом.

А потом… настанет другая эра Стефана Неймана. Время, когда он смело заложит фундамент в своё будущее, где больше не будет одинок.

Влад любил и не любил ночь. Любил тишину и возможность подумать. Ненавидел тьму и монстров, что прятались по углам, сколько он себя помнил.

Очаровашка для всех, улыбчивый рубаха-парень всегда засыпал с горящим ночником. Тогда его не мучали кошмары, и он не просыпался с криком на губах.

Это откуда-то с детства. Но он не помнил, а может, никогда и не знал, почему так. Да уж если и начистоту, лучше такие вещи оставлять там, в забвении, чтобы потом не мучиться. Ночник на прикроватной тумбочке не самое великое зло в этом мире.