Кто-то просит прощения - Вадим Юрьевич Панов

Однако понять, что именно «хорошо», из ответа блондина не было никакой возможности. То ли то, что Феликс не оказался писателем или художником, то ли то, что много пьёт не он, а некие «они». – Я тоже как-то думал написать книгу, но потом понял, что народа ещё много в живых осталось, может возникнуть недопонимание: кто-то себя не найдёт, кто-то, наоборот – узнает, а оно мне надо? Ну, или, например, заявятся ребята из налоговой, там ведь не по всем делам срок давности истёк, и начнутся глупые расспросы: «Что это у вас, голубчик, на сто тридцать девятой странице приблизительно на восемь лет с конфискацией написано?» Вот и получается: что рассказать есть, амбиций полно, русский литературный вроде нормальный, а с книгой обождать придётся – пока народ перемрёт, да сроки истекут. Ну, я человек молодой, подожду…

– Послушайте, молодой человек, вы не могли бы вести себя потише? – попросил сидящий позади мужчина.

Увлёкшись разговором, Феликс и Александр не обратили внимания ни на руление, ни на взлёт, пережив которые, некоторые пассажиры решили вздремнуть и оказались весьма недовольны шумными соседями.

Услышав вопрос, Александр обернулся, обаятельно улыбнулся и ответил:

– Мог бы, но зачем?

Ответ прозвучал настолько спокойно и естественно, что сосед не уловил нахальный подтекст и объяснил:

– Люди пытаются спать.

– У нас ночной рейс, если вы не заметили, – добавил второй мужик.

– А вы правда спите в самолёте? – притворно изумился Александр.

– Да.

– Разумеется.

– То есть вас совсем не пугает, что вы находитесь на высоте десять тысяч метров и со скоростью девятьсот километров в час мчитесь в весьма условном направлении? Будучи запертыми в железяке, весом девяносто тонн? Вы вообще можете себе представить девяносто тонн? Я в армии танкистом служил, знаете, сколько танк весит? Сорок тонн. В два с лишним раза меньше. И он по земле ползает, понимаете? Ему падать некуда. Хотя с чего там падать? Вы способны поднять сорок тонн? Мало кто может. И танк сам себя высоко не поднимет, разве что прыгнуть может, если разгонится, и то недалеко. А мы сейчас на десяти тысячах метров! Вы знаете высоту Эвереста? Восемь километров. Знаете, сколько до него отсюда спускаться надо? Например, на санках? Два километра строго вниз. – Александр указал глазами на пол. – А наши санки весят девяносто тонн, и возникает вопрос: как они вообще на такую высоту взобрались?

Мужики переглянулись.

– Иногда нужно задумываться над тем, что нас окружает, – серьёзно и с большой грустью произнёс Александр. – И тогда сон уходит сам собой. – После чего вновь повернулся к Феликсу и как ни в чём не бывало поинтересовался: – Так на чём мы остановились? – Но ответить не позволил: – Ты по какому ведомству проходишь?

– На государевой службе, – сказал Вербин, мысленно отдавая должное проницательности попутчика.

– Не в налоговой?

– Нет.

– Всё равно неплохо, – поразмыслив, решил Александр. – Времена сейчас непростые, лучше быть поближе к казне. У тебя во фляжке что?

– Ты заметил фляжку? – искренне удивился Феликс.

– Я по молодости в пограничных войсках служил, – ничуть не смущаясь, рассказал «танкист». – Глаз намётан, знаешь ли. Так что припас?

– Виски.

– Отлично, – одобрил Александр. – Я после него сплю, как младенец. – И вызвал стюардессу. – Олечка, солнышко, завари нам с другом, кофе, пожалуйста, спасибо, звёздочка моя. – Улыбнулся вслед удаляющейся девушке и продолжил: – После кофе я тоже сплю, но не как младенец, а как взрослый мальчик. Такой, знаешь, лет тридцати пяти… – Блондин неожиданно замолчал, внимательно посмотрел на Феликса и спросил: – Почему ты всё время молчишь? Расскажи что-нибудь о себе.

* * *

Волосы разметались по подушке. Глаза закрыты, а рот чуть приоткрыт. Дыхание ровное.

Спит…

Немного беспокойно, но точно спит. Кулачок левой руки крепко сжат, как, бывает, сжимают его младенцы.

Маленькая…

Впрочем, не такая уж и маленькая.

В комнате жарко, во сне Лера скомкала одеяло в ногах, а свободная футболка – её единственная одежда, задралась, и теперь девушка лежала обнажённой, а поскольку мужчина, которого Лера знала под именем Аркадий, наблюдал за ней с помощью видеокамеры, в некоторые моменты ему начинало казаться, что он видит затянувшееся вступление к фильму для взрослых. Камера была дорогой, с хорошим разрешением, и бросив на картинку несколько взглядов подряд, Аркадий рассмеялся, пробормотал:

– Это неизбежно. – Приблизил изображение и стал медленно, очень внимательно разглядывать спящую красавицу.

Не толстенькую, но изящно округлившуюся молодую женщину с покатыми плечами, небольшой, на «троечку», но очень красивой грудью с крупными тёмными сосками, и тонкой талией, подчёркивающей крепкие бёдра. Ни намёка на юношескую худобу, что Аркадию очень нравилось – он любил, когда молодые девушки могли похвастаться развитой женственной фигурой. Глаза у Леры были тёмными, маленькими, но очень яркими, живыми и смешливыми. Сейчас закрыты, но Аркадий их прекрасно помнил. Ему нравилось в них смотреть. Завершали картину чёрные брови, аккуратный носик и полные, чётко вырезанные губы идеальной формы. Девушка возбуждала Аркадия. А когда она перевернулась на живот, показав камере округлую попу, мужчина пробормотал:

– Нет, это невозможно. – И отвернулся от монитора, на который шла «картинка» с камеры.

И улыбнулся, подумав, что может в любой момент, когда только пожелает, войти в комнату и полюбоваться спящей девушкой. Прикоснуться к ней. Поцеловать. И даже взять её. Но в подглядывании была своя прелесть, приносящая необычное, ни на что не похожее наслаждение. Ведь Лера не знала, что Аркадий за ней наблюдает, и вела себя естественно, очень по-настоящему, что умиляло и возбуждало мужчину. Возбуждало настолько, что он с трудом заставлял себя переставать любоваться Лерой.

Но и дела сами себя не сделают. Тем более – важные дела.

Аркадий вернулся к ноутбуку, который успел свалиться в «спящий режим», запустил программу, положил руки на клавиатуру, собираясь поработать, но понял, что видит не цифры и буквы, а раскинувшуюся на кровати Леру. И не просто видит, а чувствует её запах, слышит её тихое дыхание, ощущает её близость – физически! – ощущает, что она рядом, и хочет…

Самое удивительное заключалось в том, что Аркадий не хотел заняться с девушкой любовью. То есть хотел, но не сейчас. Сейчас он испытывал иное желание – сказать, обратиться к ней, выговориться. Вид спящей красавицы пробудил в Аркадии чувства, о существовании которых он давно забыл. Но к которым был готов. И которых жаждал.

Аркадий хотел быть нежным.

И хотел говорить с чудесной девушкой, слышать её голос, её рассказы, но в первую очередь – хотел говорить сам. Хотел поделиться тем, что у него на душе. Тем, о чём никогда никому не рассказывал.

Поэтому Аркадий закрыл программу, отставил ноутбук, вышел из кабинета и быстрым шагом добрался до комнаты девушки. Метрах в пяти от неё стал ступать тише – Лера же спит! – дверь открыл бесшумно, однако внутрь не вошёл. Остановился на пороге и долго, почти две минуты, смотрел на спящую девушку. И лишь потом решился заговорить. Но очень-очень тихо, почти шёпотом, боясь нарушить сон своего сокровища.

– Так получилось, что я никогда в жизни никому не говорил о чувствах. Я имею в виду – о настоящих чувствах, тех, которые действительно наполняют душу. Но при этом я хорошо знаю, что нужно говорить женщинам, как нужно говорить женщинам, как ласкать вас словами, какими словами и с какой интонацией. Я очень хорошо это знаю и умею. И мне всегда казалось, что это и есть разговор о чувствах – лёгкая ложь, которая приводит к приятному продолжению. Нет, не казалось – я в этом не сомневался. Я думал, что большего не существует, но однажды встретил женщину… не ревнуй – это было давно… я встретил… – на губах Аркадия появилась грустная улыбка. – Я встретил… я шептал ей привычные слова и лишь потом задумался о том, что все они, все те слова, что я шептал привычно, – я произносил их совершенно по-новому. Я жил этими словами. Я остро чувствовал каждый их звук и то, что они означают. Я понимал смысл этих слов, а не повторял работающий алгоритм. Привычно. Я это понял, когда стало слишком поздно – я потерял ту женщину. И в следующий раз мои слова вновь звучали глухо. Привычно. Ты не представляешь, как я тогда на себя злился, как ругал себя за то, что говорил ей только стандартные слова, пусть и говорил от души. Я ругал себя за то, что не рассказал ей о своих чувствах по-настоящему, пусть не так гладко, как это звучало… привычно… для меня… Зато по-настоящему, потому что второго шанса у меня не было. В жизни редко бывает второй шанс. И я свой упустил.

Аркадий провёл пальцами по дверному косяку. Он жаждал коснуться девушки, но Лера спала, а будить её он не хотел. Да и так, наверное, было лучше – без касаний. Издалека. Едва различимым шёпотом.

– Я не жалуюсь. Я рассказываю, как есть.