Тарас Бульба - Николай Гоголь

Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при нихже приходила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда этилюди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь всвой собственный дом, из которого только за час пред тем вышли. Пришедшийявлялся только к кошевому,[17] который обыкновенно говорил:

– Здравствуй! Что, во Христа веруешь?

– Верую! – отвечал приходивший.

– И в Троицу Святую веруешь?

– Верую!

– И в церковь ходишь?

– Хожу!

– А ну, перекрестись!

Пришедший крестился.

– Ну, хорошо, – отвечал кошевой, – ступай же в который самзнаешь курень.

Этим оканчивалась вся церемония. И вся Сечь молилась в однойцеркви и готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать нехотела о посте и воздержании. Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армянеи татары осмеливались жить и торговать в предместье, потому что запорожцыникогда не любили торговаться, а сколько рука вынула из кармана денег, столькои платили. Впрочем, участь этих корыстолюбивых торгашей была очень жалка. Онибыли похожи на тех, которые селились у подошвы Везувия, потому что как только узапорожцев не ставало денег, то удалые разбивали их лавочки и брали всегдадаром. Сечь состояла из шестидесяти с лишком куреней, которые очень походили наотдельные, независимые республики, а еще более походили на школу и бурсу детей,живущих на всем готовом. Никто ничем не заводился и не держал у себя. Все былона руках у куренного атамана, который за это обыкновенно носил название батька.У него были на руках деньги, платья, весь харч, саламата, каша и даже топливо;ему отдавали деньги под сохран. Нередко происходила ссора у куреней с куренями.В таком случае дело тот же час доходило до драки. Курени покрывали площадь икулаками ломали друг другу бока, пока одни не пересиливали наконец и не браливерх, и тогда начиналась гульня. Такова была эта Сечь, имевшая столько приманокдля молодых людей.

Остап и Андрий кинулись со всею пылкостию юношей в эторазгульное море и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновалопрежде душу, и предались новой жизни. Все занимало их: разгульные обычаи Сечи инемногосложная управа и законы, которые казались им иногда даже слишкомстрогими среди такой своевольной республики. Если козак проворовался, укралкакую-нибудь безделицу, это считалось уже поношением всему козачеству: его, какбесчестного, привязывали к позорному столбу и клали возле него дубину, котороювсякий проходящий обязан был нанести ему удар, пока таким образом не забивалиего насмерть. Не платившего должника приковывали цепью к пушке, где должен былон сидеть до тех пор, пока кто-нибудь из товарищей не решался его выкупить изаплатить за него долг. Но более всего произвела впечатленья на Андрия страшнаяказнь, определенная за смертоубийство. Тут же, при нем, вырыли яму, опустилитуда живого убийцу и сверх него поставили гроб, заключавший тело им убиенного,и потом обоих засыпали землею. Долго потом все чудился ему страшный обряд казнии все представлялся этот заживо засыпанный человек вместе с ужасным гробом.

Скоро оба молодые козака стали на хорошем счету у козаков.Часто вместе с другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и ссоседними куренями выступали они в степи для стрельбы несметного числа всехвозможных степных птиц, оленей и коз или же выходили на озера, реки и протоки,отведенные по жребию каждому куреню, закидывать невода, сети и тащить богатыетони на продовольствие всего куреня. Хотя и не было тут науки, на которойпробуется козак, но они стали уже заметны между другими молодыми прямою удальюи удачливостью во всем. Бойко и метко стреляли в цель, переплывали Днепр противтечения – дело, за которое новичок принимался торжественно в козацкие круги.

Но старый Тарас готовил другую им деятельность. Ему не подуше была такая праздная жизнь – настоящего дела хотел он. Он все придумывал,как бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться какследует рыцарю. Наконец в один день пришел к кошевому и сказал ему прямо:

– Что, кошевой, пора бы погулять запорожцам?

– Негде погулять, – отвечал кошевой, вынувши изо ртамаленькую трубку и сплюнув на сторону.

– Как негде? Можно пойти на Турещину или на Татарву.

– Не можно ни в Турещину, ни в Татарву, – отвечал кошевой,взявши опять хладнокровно в рот свою трубку.

– Как не можно?

– Так. Мы обещали султану мир.

– Да ведь он бусурмен: и Бог и Святое Писание велит битьбусурменов.

– Не имеем права. Если б не клялись еще нашею верою, то,может быть, и можно было бы; а теперь нет, не можно.

– Как не можно? Как же ты говоришь: не имеем права? Вот уменя два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне,а ты говоришь – не имеем права; а ты говоришь – не нужно идти запорожцам.

– Ну, уж не следует так.

– Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкаясила, чтобы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, нивсему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы живем, накакого черта мы живем? растолкуй ты мне это. Ты человек умный, тебя недаромвыбрали в кошевые, растолкуй ты мне, на что мы живем?

Кошевой не дал ответа на этот запрос. Это был упрямый козак.Он немного помолчал и потом сказал:

– А войне все-таки не бывать.

– Так не бывать войне? – спросил опять Тарас.

– Нет.

– Так уж и думать об этом нечего?

– И думать об этом нечего.

«Постой же ты, чертов кулак! – сказал Бульба про себя, – тыу меня будешь знать!» И положил тут же отмстить кошевому.

Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, ихмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, гдестояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду.Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки иначали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек содним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно заспанным.

– Кто смеет бить в литавры? – закричал он.

– Молчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велят! –отвечали подгулявшие старшины.

Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял ссобою, очень хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, – искоро на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Всесобрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины: кошевой спалицей в руке – знаком своего достоинства, судья с войсковою печатью, писарь счернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли шапки и раскланялись навсе стороны козакам, которые гордо стояли, подпершись руками в бока.