Тарас Бульба - Николай Гоголь

Так говорил кошевой, и, как только окончил он речь свою, всекозаки принялись тот же час за дело. Вся Сечь отрезвилась, и нигде нельзя былосыскать ни одного пьяного, как будто бы их не было никогда между козаками… Теисправляли ободья колес и переменяли оси в телегах; те сносили на возы мешки спровиантом, на другие валили оружие; те пригоняли коней и волов. Со всех сторонраздавались топот коней, пробная стрельба из ружей, бряканье саблей, бычачьемычанье, скрып поворачиваемых возов, говор и яркий крик и понуканье – и скородалеко-далеко вытянулся козачий табор по всему полю. И много досталось быбежать тому, кто бы захотел пробежать от головы до хвоста его. В деревяннойнебольшой церкви служил священник молебен, окропил всех святою водою; всецеловали крест. Когда тронулся табор и потянулся из Сечи, все запорожцыобратили головы назад.

– Прощай, наша мать! – сказали они почти в одно слово, –пусть же тебя хранит Бог от всякого несчастья!

Проезжая предместье, Тарас Бульба увидел, что жидок его,Янкель, уже разбил какую-то ятку с навесом и продавал кремни, завертки, порох ивсякие войсковые снадобья, нужные на дорогу, даже калачи и хлебы. «Каков чертовжид!» – подумал про себя Тарас и, подъехав к нему на коне, сказал:

– Дурень, что ты здесь сидишь? Разве хочешь, чтобы тебязастрелили, как воробья?

Янкель в ответ на это подошел к нему поближе и, сделав знакобеими руками, как будто хотел объявить что-то таинственное, сказал:

– Пусть пан только молчит и никому не говорит: междукозацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и подороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ниодин жид не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так.

Пожал плечами Тарас Бульба, подивившись бойкой жидовскойнатуре, и отъехал к табору.

Скоро весь польский юго-запад сделался добычею страха. Всюдупронеслись слухи: «Запорожцы!.. показались запорожцы!..» Все, что моглоспасаться, спасалось. Все подымалось и разбегалось, по обычаю этогонестройного, беспечного века, когда не воздвигали ни крепостей, ни замков, акак попало становил на время соломенное жилище свое человек. Он думал: «Нетратить же на избу работу и деньги, когда и без того будет она снесенататарским набегом!» Все всполошилось: кто менял волов и плуг на коня и ружье иотправлялся в полки; кто прятался, угоняя скот и унося, что только можно былоунесть. Попадались иногда по дороге и такие, которые вооруженною рукоювстречали гостей, но больше было таких, которые бежали заранее. Все знали, чтотрудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем запорожскоговойска, которое в наружном своевольном неустройстве своем заключало устройствообдуманное для времени битвы. Конные ехали, не отягчая и не горяча коней, пешиешли трезво за возами, и весь табор подвигался только по ночам, отдыхая днем ивыбирая для того пустыри, незаселенные места и леса, которых было тогда ещевдоволь. Засылаемы были вперед лазутчики и рассыльные узнавать и выведывать,где, что и как. И часто в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они появлялисьвдруг – и все тогда прощалось с жизнью. Пожары охватывали деревни; скот илошади, которые не угонялись за войском, были избиваемы тут же на месте.Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой. Дыбом стал бы ныневолос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли вездезапорожцы. Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног поколена у выпущенных на свободу, – словом, крупною монетою отплачивали козакипрежние долги. Прелат одного монастыря, услышав о приближении их, прислал отсебя двух монахов, чтобы сказать, что они не так ведут себя, как следует; чтомежду запорожцами и правительством стоит согласие; что они нарушают своюобязанность к королю, а с тем вместе и всякое народное право.

– Скажи епископу от меня и от всех запорожцев, – сказалкошевой, – чтобы он ничего не боялся. Это козаки еще только зажигают ираскуривают свои трубки.

И скоро величественное аббатство обхватилось сокрушительнымпламенем, и колоссальные готические окна его сурово глядели сквозьразделявшиеся волны огня. Бегущие толпы монахов, жидов, женщин вдругомноголюдили те города, где какая-нибудь была надежда на гарнизон и городовоерушение.[24] Высылаемая временами правительством запоздалая помощь, состоявшаяиз небольших полков, или не могла найти их, или же робела, обращала тыл припервой встрече и улетала на лихих конях своих. Случалось, что многиевоеначальники королевские, торжествовавшие дотоле в прежних битвах, решались,соединя свои силы, стать грудью против запорожцев. И тут-то более всегопробовали себя наши молодые козаки, чуждавшиеся грабительства, корысти ибессильного неприятеля, горевшие желанием показать себя перед старыми,померяться один на один с бойким и хвастливым ляхом, красовавшимся нагорделивом коне, с летавшими по ветру откидными рукавами епанчи. Потешна быланаука. Много уже они добыли себе конной сбруи, дорогих сабель и ружей. В одинмесяц возмужали и совершенно переродились только что оперившиеся птенцы и сталимужами. Черты лица их, в которых доселе видна была какая-то юношеская мягкость,стали теперь грозны и сильны. А старому Тарасу любо было видеть, как оба сынаего были одни из первых. Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь итрудное знанье вершить ратные дела. Ни разу не растерявшись и не смутившись ниот какого случая, с хладнокровием, почти неестественным длядвадцатидвухлетнего, он в один миг мог вымерять всю опасность и все положениедела, тут же мог найти средство, как уклониться от нее, но уклониться с тем,чтобы потом верней преодолеть ее. Уже испытанной уверенностью стали теперьозначаться его движения, и в них не могли не быть заметны наклонности будущеговождя. Крепостью дышало его тело, и рыцарские его качества уже приобрелиширокую силу льва.

– О! да этот будет со временем добрый полковник! – говорилстарый Тарас. – Ей-ей, будет добрый полковник, да еще такой, что и батька запояс заткнет!

Андрий весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей.Он не знал, что такое значит обдумывать, или рассчитывать, или измерять заранеесвои и чужие силы. Бешеную негу и упоенье он видел в битве: что-топиршественное зрелось ему в те минуты, когда разгорится у человека голова, вглазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, аон несется, как пьяный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит всем удары,и не слышит нанесенных. Не раз дивился отец также и Андрию, видя, как он,понуждаемый одним только запальчивым увлечением, устремлялся на то, на что быникогда не отважился хладнокровный и разумный, и одним бешеным натиском своимпроизводил такие чудеса, которым не могли не изумиться старые в боях. Дивилсястарый Тарас и говорил:

– И это добрый – враг бы не взял его! – вояка! не Остап, адобрый, добрый также вояка!