Ангел скорой помощи - Мария Владимировна Воронова

и последние три цифры номеров. Нет, ни в том, ни в другом билете не получилось одинакового значения. Опять не судьба… Счастливый билетик попался ей единственный раз, но зато какой! Даже считать ничего не пришлось, три-три-шесть и шесть-три-три. Редкая удача, но Надя тогда не решилась его съесть, как положено, просто носила в кошельке. А потом билетик затерялся, и ничего особо счастливого так и не случилось.

И вообще, счастье – это когда ты все делаешь правильно и живешь достойно. Выходишь замуж за приличного парня, такого, например, как тетин идеал Миша. Положительный, хорошо зарабатывает, с таким не пропадешь. Детей можно рожать спокойно, зная, что будут сыты и одеты. Потом дети вырастут, выучатся и уедут, а ты растолстеешь и покрасишь волосы хной, Миша станет начальником участка, у вас появятся шесть соток в садоводстве и «москвич». Или даже «жигули». Будете возить в багажнике помидорную рассаду, теребить детей насчет внуков и думать, что жизнь удалась.

Вот тетя Люся живет так и счастлива. Сотки, правда, еще в зародыше, на стадии раскорчевки, и слава богу, иначе ясно, где бы проводила лето любимая племянница, но все остальное в комплекте. Надо пример с нее брать и не мечтать о чем-то большем. Точнее говоря, не о большем, а о чем-то совершенно принципиально другом.

Хочется быть рядом с человеком, который рассуждает не о премиях и прогрессивках, а о том, как победить рак. Который не скандалит с бригадиром за полчаса переработки, а сутки не выходит из клиники, потому что у него тяжелый больной. И в выходной день он идет не к пивному ларьку, не в гараж, а в библиотеку…

Но чтобы быть рядом с таким человеком, надо было самой родиться и вырасти в совсем другой среде. Или с детства переламывать эту среду, общаться совсем с другими людьми, в крайнем случае, самой ходить в библиотеку, причем не как героиня фильма «Москва слезам не верит», а действительно читать книги.

Стиснув зубы, отнести документы не в медучилище, а в девятый класс, бороться за медаль и поступать в институт, тогда да, тогда был бы шанс. А теперь что ж… Слишком далеко она уже продвинулась по торному пути тети Люси…

За этими печальными мыслями Надя чуть не пропустила остановку, тетка буквально сдернула ее с сиденья.

– Вот, кстати, позови Мишу в выходные на залив, – подмигнула тетя, когда они прошли ворота парка и по узкой гравиевой дорожке направились к прудам, – скажи, что подружки дежурят, а одна ты боишься.

Надя улыбнулась:

– Днем на заливе? Что там страшного?

– Да какая разница? Мужчины любят, когда женщины боятся всякой ерунды, такой повод показать себя героем, ничем не рискуя! Боишься, что к тебе парни пристанут, господи, каким азам тебя приходится учить! Естественно, он, как рыцарь, с тобой попрется, а там уж купальничек, то-се… Покажешь товар лицом, только, Надежда, чтобы у меня без глупостей! – тетя Люся крепко взяла ее за локоть. – Помни, что надкусанное яблочко никому не надо! Заруби это себе на носу!

– Да уж давно зарубила, тетя.

– А ничего! Повторение – мать учения!

* * *

В отделении, как обычно, внезапно закончился водорастворимый контраст, а больного пора было готовить к выписке, сделать фистулографию перед удалением дренажа, и Ян пошел побираться по отделениям.

В урологии его послали сразу, в нефрологии сначала посочувствовали, сами пожаловались на тяжелую жизнь, но после тоже послали, Ян расстроился было, но сообразил, что не так давно в этой больнице открыли ангиографию и там-то уж контраст точно найдется.

Старшая сестра по большому блату дала ему ампулку с требованием держать это в строгом секрете, а то «все начнете бегать, так и не напасешься». Поклявшись даже под пытками не выдать, где взял контраст, Ян отправился к себе, но по пути заглянул в операционную. Там как раз производилась ангиография. Врач показалась ему знакомой, он присмотрелся и под шапочкой и маской узнал Соню. Встреча была приятной, и он, быстро натянув колпак и за неимением маски закрыв лицо воротником халата, открыл дверь.

– Куда без фартука? – тут же накинулась на него медсестра. – Здесь рентген!

Ян не особо боялся смертоносного излучения, но все же ретировался и стал смотреть за работой Сони через стекло.

Минут через десять она закончила, эффектным жестом начинающего хирурга бросила перчатки в тазик и вышла к нему в предоперационную.

– Дай хоть за тобой поухаживаю, – Ян подошел к ней со спины, развязал тесемки стерильного халата и с треском расстегнул липучки рентгеновского фартука.

Соня сбросила фартук ему на руки, как норковое манто.

– Ого, тяжелый, – сказал он уважительно, – как рыцарский доспех.

– Защищает от излучения, – улыбнулась Соня.

– Я и не знал, что ты в рентгенхирургию подалась.

– За ней будущее! Сейчас пока только диагностика, но скоро мы научимся под рентгеновским контролем и бляшки удалять, и опухоли эмболизировать! Представь! – Соня говорила с азартом, который очень ей шел: – Больной пришел амбулаторно, раз-раз – и все! Дело сделано – и без всякого риска для пациента!

– Ну классическим методом все-таки надежнее.

– Конечно! – засмеялась Соня. – По колено в крови, половина органокомплекса в тазике!

– Зато видно, что доктор поработал.

– Дело вкуса, конечно.

– Истина все равно где-то посередине. Немножко так, немножко эдак. По показаниям все.

– Ты, как всегда, прав, Ян. А ты теперь тоже здесь работаешь?

– Нет, временно закрываю своим телом кадровую дыру. В сентябре откочую на свое рабочее место.

– Жаль, что так.

– Мне тоже.

Повисла неловкая пауза.

– Ладно, Ян, – наконец сказала Соня, – надо работать.

– Мне тоже. Но я еще зайду.

Она кивнула с тонкой непонятной улыбкой.

Ян сделал фистулографию, безропотно выслушав негодующие крики рентгенолога, который в лучших традициях ораторского искусства сначала возмущался жизнью в целом, потом хирургами, которым вечно все надо прямо сейчас и в последнюю секунду, а под конец заклеймил позором конкретно доктора Колдунова, ибо ему этого всего надо больше всех, так что вообще непонятно, чему его учили в его военно-медицинском ПТУ.

Слушать такое было немножко обидно, но Ян пропустил мимо ушей, уже зная, что этому доктору ругаться необходимо так же, как дышать, зато дело свое он знает туго.

Потом Колдунов отвел своего пациента-ипоходрика на консультацию к профессору Смирнову, древнему дедушке, давно выжившему из ума. В основном Смирнов выращивал в своем кабинете кактусы, коих у него развелась внушительная коллекция, но иногда вспоминал, что является светилом терапии, и требовал жертв. Средняя консультация длилась у него полтора часа, час из которых он собирал анамнез, по три