Любовь в настоящем времени - Кэтрин Хайд

На балках гаража огромная тень от летательного аппарата. Выглядит офигительно. Алюминиевая рама обтянута тканью, которую точно рентгеновские лучи пронизывают, так что видны все тайны обнаженной конструкции. Штука вызывает священный трепет. По-моему, даже Джейк проникся.

Я представляю, как Перл приходила ко мне в больницу, когда я был крошечным недоноском. Уж не знаю, насколько раньше срока я появился на свет, но, судя по ее рассказам, я был здорово недоношен. Представляю, как она уговаривала сестер, чтобы ее пустили ко мне и она могла бы склониться надо мной с любовью. Часы были не приемные, но она все равно прорывалась. Я-то, конечно, знаю об этом только по рассказам. Да еще память мою освещает луч любви и радости.

— Поговори со мной, Леонард. Ты такой молчаливый с нами. (Это Джейк.)

— Ты же знаешь: я всех вас люблю, и вообще. Только ты нарушаешь ход моих мыслей. (Это я.)

— То-то и оно. Мы же не знаем, когда ты погружен в свои мысли. Ты нас к ним не допускаешь.

Оторвать кусок ленты, приклеить, разгладить. Все на ощупь. Взгляд мой устремлен вверх, на тень.

— Давай договоримся. Если ты будешь сидеть тихо и не мешать моим мыслям, я буду думать вслух.

— Ты серьезно?

— Тсс, — говорю. — Вот о чем я рассуждаю про себя. Я думаю, если мальчик появляется на свет без отца и без фамилии, то он особенный, не такой, как все. Это вроде непорочного зачатия. Самомнение тут ни при чем. Я знаю, что Перл не была девственницей, и не обманываю себя. Но мне некуда деться от чувства собственной необычности. Очень странное чувство.

Я думаю, что когда я пошел в детский сад… Господи, это я уже совсем о другом. Только не сбивай меня. Тогда Митч дал мне свою фамилию. Три детсадовских года я был Леонард Деверо. Но я знал, что это не моя фамилия. Митчу очень хотелось, чтобы она была моя, но ведь на самом деле у меня совсем другая фамилия.

Меня занимает вопрос, что вообще с тобой происходит, если носишь чью-то фамилию? Если бы фамилия Митча была моей взаправду, если бы я появился на свет из его семени, насколько бы я был другим? Может, тогда бы мы не были так близки?

Все это время мы прожили вместе. Бок о бок. Вы с Моной просто молодцы.

Еще кусок ленты. Ну и липкая же она. Я собираюсь ее приклеить и вдруг понимаю, что сказал Джейку не совсем то, что думаю. Мысли, высказанные в чьем-то присутствии, всегда не те, что текут в голове. Да я их особо и не раскрывал никогда никому. И не хочу.

К тому же я намерен обдумать кое-что, о чем Джейку и знать не полагается. Все-таки он один из моих приемных родителей, часть семьи, в которой я живу. Им всем важно, что я ношу их фамилию, словно новое пальто, которое тебе кто-то дал взамен старого, износившегося до дыр.

Иногда мне кажется, что неплохо бы мне вновь стать Деверо, но вслух я об этом и не заикаюсь. Это бы сильно обидело Джейка.

Помалкиваю я и о том, что порой понимаю детей, которые рыщут в поисках своих настоящих родителей, чтобы узнать, кто они и откуда. А иногда мне кажется, что отсутствие у меня корней мне только на руку. Ведь получается, что земные узы связывают меня не слишком крепко. И ничей дом не представляется мне последним пристанищем.

Но в присутствии Джейка я даже подумать обо всем этом не могу.

— Завтра вытащим дельтаплан на свет божий и осмотрим. (Это я.) Надо закрепить подвесные ремни, место пилота и все такое.

Я чувствую, как Джейк весь напрягается. Хочет сказать мне что-то важное. Сейчас он произнесет какие-то значительные слова, как это принято между людьми. Только я, Леонард Никто, к этим людям не принадлежу.

— Мы не можем тебе этого позволить, Леонард.

— Ладно. Хорошо. Я понял.

Так и должно было случиться. Я заранее настроился, что не буду настаивать. Ни к чему. И так понятно, что меня надо завернуть в чистую тряпочку и сдувать пылинки.

— Что ты сказал? — спрашивает.

— Ты прав. Это не для меня. Все отменяется.

Терпеть не могу врать ему, но это для его же пользы. Я уже врал сквозь зубы Митчу. Противно было ужасно. Хотя, в конце концов, здоровее будут. Если что-то случится, они тут ни при чем.

К тому же помощи мне ждать не от кого. Я сам должен все преодолеть.

Пожалуй, Джейк верит мне. Хотя вряд ли. Слишком уж легко все получается.

Джейк уходит, и я думаю о тех временах, когда Митч спросил меня, что это я такой радостный. Мне было пять лет. Прошло уже несколько недель, как Перл пропала. Я мучительно задумался, что ему ответить. Да ему, скорее всего, и не требовалось никакого ответа.

И я сказал:

— Наверное, потому, что моя мама так сильно меня любит.

Митч посмотрел на меня с состраданием: вот, мол, с каким мужеством мальчик держится.

Митч ничего не понял. Но все равно он мой друг, пусть даже он кое-чего и не улавливает.

Хотя обычно разжевывать ему ничего не надо.

В понедельник утром, точный, как часы, спускаюсь в контору. Мона меня уже дожидается. Поговорить хочет.

Это все Леонард, только он, и никто больше. Всякий раз, когда в поле зрения объявляется Мона, в животе у меня делается холодно. Что за вести она принесла на сей раз? Все равно как если бы среди ночи явились полицейские (это если бы я был настоящим отцом). Но как бы я ни любил мальчишку, сколько бы ни воображал себя отцом, я не в силах предотвратить самое страшное. Вот тогда полиция уж точно не почешется известить меня. Вестником несчастья будет Мона.

Мы переглядываемся, и я понимаю, что все не так уж плохо. Пока. Я даже умудряюсь вдохнуть. Дыхание у меня восстанавливается. А то не успеешь появиться в конторе, а тебя уже чем-то огорошили.

— Поговори с ним, Митч, — просит Мона. — Он все больше замыкается. Просто ужас. Я так боюсь за него.

А я не боюсь, что ли? Но ей явно надо, чтобы ее успокоили. Ой, не получится.

— Хочешь, чтобы я отговорил его от полетов на дельтаплане?

— В общем, да. Но есть и еще кое-что. Он сделался такой скрытный. Нам до него не достучаться. А у тебя всегда получалось. Ты умеешь находить с ним общий язык.

Мы оба неуклюже притворяемся, что это признание далось ей легко.

В последнее время я тоже стал замечать, что Леонард полюбил играть с опасностью в кошки-мышки. С настоящей, физической опасностью. Такая у него душевная потребность. Но он ведь человек, Леонард, как и все мы, и его духовные искания могут плохо кончиться. Он и так уже вознесся над всеми. Это я насчет земных уз. Которые не связывают его слишком крепко.

Все это выводит меня из себя, я чувствую, что он хочет двигаться дальше, а окружающий мир для него — что-то вроде пересадочной станции. Представьте, что к вам приехал гость и отказывается распаковывать чемоданы. Я даже могу и пошутить на этот счет. Не торопись так, скажу я ему, побудь у нас еще немного. Но тогда мои намерения станут слишком уж понятны.