Петр Великий и его время - Виктор Иванович Буганов

ни во что не вмешивался, и так продолжалось до самой его кончины (1696 г.). Имя его всегда упоминалось во всех официальных актах, он присутствовал на церемониях в Кремле, по не более.

Петр, получив полную власть, ею… не интересовался! По-прежнему увлекали его «марсовы игры». Реальные дела по управлению страной перешли теперь от свергнутой сестры к матушке-царице Наталье и ее приближенным.

«Марсовы игры» и Азовские походы

По настоянию матушки Петр участвовал в кремлевских церемониях - па приемах послов, парадных обедах, по стремился от них уклониться и под первым благовидным предлогом убежать к своим «потешным» или иностранцам, чтобы узнать или сделать что-нибудь интересное и нужное. Весь в движении, стремительный и любознательный, царь в спешке, словно боясь опоздать, упустить что-то очень важное, хотел успеть всюду - бежал, скакал туда, где говорили и делали для него новое и полезное. Вероятно, уже тогда сознавая недостатки своего образования, он учился у всех и везде. На это обращали внимание современники.

Когда судят о Петре, нередко допускают ошибку относительно его взглядов па роль соотечественников и иностранцев в его деяниях. Говорится, что он во всем полагался на иностранцев, только им доверял, когда речь шла о всяческих замыслах, планах, брал без разбору с Запада все необходимое - мастеров, идеи, проекты; будто царь с пренебрежением относился к русскому и русским, не доверял им, считал все отечественное косным, консервативным, отсталым. На самом деле все было сложнее. Натура царя, взращенная в русской среде, обладала характером национальным, русским. С юных лет, и это по всему чувствуется, этот энергичный и одаренный человек думал о своей России, стремился вывести ее на новые пути с помощью прежде всего русских людей, привести в движение своей волей, энергией, а где и палкой и дыбой, русское общество. Многим он был недоволен, многое хотел исправить, обновить, но никогда он не мыслил превратить Россию в какой-то сколок, копию другой страны, скажем Швеции или Голландии, Франции или Англии. Это и невозможно было сделать - ни тогда, ни ранее, ни позднее. Понимали это и иностранцы, с которыми общался Петр, - кто в большей, кто в меньшей степени. Обращаясь к их знаниям и опыту, не всегда безупречным (в России немало оказалось всяких авантюристов, бездельников, пройдох с Запада - всех этих, по характеристике историка В. О. Ключевского, «бродяг с Кокуя», т. е. из Немецкой слободы под Москвой), Петр доверял отнюдь не всем. Перенимая у тех иностранцев, кого высоко ценил, все ценное и нужное, заставлял следовать им своих соотечественников, но заботился и о том, чтобы они, овладев всем необходимым, приносили пользу России, не зависели от иноземцев.

Из многих иностранцев, которых он узнал в ту пору, более всего, без сомнения, он ценил и любил Франца Лефорта. Веселый и жизнерадостный швейцарец, доброжелательный ко всем, в том числе и к русским, он имел большое влияние на Петра. Царь приблизил его к себе, сделал адмиралом (когда страна и флота еще не имела!), одарил всем, чем только было возможно. Однако Лефорт не злоупотреблял доверием царя, не стремился, например, выдвигать иностранцев, оттеснять русских. Наоборот, внушал юному суверену, что ему нужно иметь хороших, способных, талантливых помощников, прежде всего русских. Петр так всегда и делал, хотя охотно использовал знания и таланты зарубежных мастеров, специалистов, ученых.

Молодой царь получил наконец возможность делать то, что ему хотелось, но до реальных дел еще было далеко. Предстояла большая предварительная работа.

Власть оказалась в руках Натальи Кирилловны, но сама она, по отзыву Б. И. Куракина, «была править некапабель (неспособна), ума малого», и посему поручила все дела, свои и сына, родственникам и приближенным. Главой Посольского приказа и, по существу, всего правительства стал ее 25-летний брат Лев Кириллович Нарышкин, человек недалекий, самолюбивый, взбалмошный и постоянно пьяный. Вторым был фаворит - боярин Тихон Никитич Стрешнев, тоже умом не отличавшийся, злой и лукавый царедворец, по словам того же Куракина, «интригант дворовый». Князь Б. А. Голицын, самый умный из новых правительственных лиц, как был, так и остался начальником Приказа Казанского дворца, ведавшего управлением Поволжьем, которое он довел чуть ли не до полного разорения. Да и вся эта компания, в которую вошли и Лопухины - родственники Петра по жене, пустилась вовсю обкрадывать казну и тяглецов; за ними тянулись другие бояре и дворяне, приказные дельцы, столичные и местные. Началось «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная».

У Петра сложилась своя «кумпания» в Преображенском и Немецкой слободе, где он стал бывать все чаще - здесь жили генералы и офицеры, которых он привлекал к своим «потешным играм», разный мастеровой люд. Нравился ему генерал Патрик Гордон, знаток военного дела, в частности устройства европейских армий, исполнительный и немногословный, верный и надежный.

Из русских наиболее близкими к царю стали А. Д. Меншиков - «Алексашка», «подлого» происхождения человек, но ловкий и услужливый, Ф. М. Апраксин - будущий адмирал, А. М. Головин - командир «потешных», Г. И. Головкин - будущий канцлер. Особое место среди них занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский - «генералиссимус Фридрих», потешный главнокомандующий солдатскими полками, король пресбургский, позднее - «князь-кесарь», которого Петр, тоже шутливо, именовал «Konich», «Sir», т. е. королем, отчитывался перед ним в делах, как его подданный, подчиненный. Ромодановский, помимо сих шуточных обязанностей, исполнял и другие, более серьезные, - как глава Преображенского приказа (приказ назван по месту первоначального пребывания - в резиденции царя). Он ведал политическим сыском. Этот «министр кнута и пыточного застенка» приводил в дрожь всех, кто попадал к нему в руки. Он любил сам вести допросы, вынюхивать крамолу, карать «мятежников» и любителей вольно поговорить о политике, делах при дворе, поведении царя.

На «полях сражений» под Преображенским «генералиссимусу Фридриху» противостоял И. И. Бутурлин, командир стрелецких полков, тоже «генералиссимус» и «король», то польский, то семеновский (в селе Семеновском располагалась его ставка, или «столица»), «человек злорадный и пьяный и мздоимливый». Он и его воины терпеть не могли ратников из потешной крепости Пресбурга. Их совместные учения, показательные сражения, в которых, кстати говоря, применялись боевые ружья и пушки, гранаты и бомбы, нередко выливались в настоящие драки. Оба генералиссимуса перед началом сражения, стоя обычно на противоположных берегах реки Яузы, ругали друг друга на чем свет стоит, оскорбляли, чтобы «сделать затравку», создать соответствующее настроение у своих солдат. Только после этого начинались воинские экзерциции - передвижения войск, занятие позиций, рытье танцев и подкопов, артиллерийская и оружейная канонада, нападения, наконец,