Радиевые девушки. Скандальное дело работниц фабрик, получивших дозу радиации от новомодной светящейся краски  - Кейт Мур

От них, а также из специализированной медицинской литературы, которую изучал, фон Зохоки узнал, что радий таит в себе величайшую опасность. Как раз в тот период, когда предприниматель занимался вместе с Кюри, Пьер как-то заметил, что «ни за что бы не остался в комнате с килограммом чистого радия, так как он сжег бы всю кожу на его теле, лишил бы его зрения и, скорее всего, жизни». Сами Кюри к тому времени были не понаслышке знакомы с вредностью радия: они уже не раз получали от него ожоги. Радий действительно мог лечить опухоли, уничтожая нездоровую ткань, – однако он не знал различий и точно так же мог разрушать и здоровые ткани. Фон Зохоки сам пострадал от его безмолвной и губительной ярости: радий попал ему в левый указательный палец, и, осознав это, доктор отрубил себе его кончик. Теперь палец выглядел так, словно «его обглодало какое-то животное».

Разумеется, обычным людям все это было неизвестно. Их упорно убеждали, что радий имеет исключительно положительные свойства – именно так писали о нем в газетах и журналах, расхваливали его на упаковках всевозможных товаров и в бродвейских постановках.

Тем не менее работников лаборатории на заводе фон Зохоки в Орандже обеспечили защитным снаряжением. Им выдали свинцовые фартуки, а также щипцы из слоновой кости, чтобы брать пробирки с радием.

В январе 1921 года фон Зохоки написал, что с радием следует «обращаться с величайшей осторожностью». Тем не менее, несмотря на все эти знания, а также на травмированный палец, Зохоки был, видимо, настолько очарован радием, что, как утверждали все, мало заботился о мерах предосторожности. Известно, что он играл с ним, держа пробирки голыми руками и наблюдая за его свечением в темноте, а то и вовсе опускал руку по локоть в радиевый раствор. Сооснователь компании Джордж Уиллис тоже вел себя легкомысленно: брал пробирки указательным и большим пальцами, не заморачиваясь со щипцами. Пожалуй, неудивительно, что их коллеги повторяли за ними. Никому не было дела до предупреждений Томаса Эдисона, работавшего всего в паре миль от завода в Орандже, который однажды заметил: «Возможно, радий еще перейдет в доселе невиданное состояние, которое приведет к печальным последствиям; всем, кто имеет с ним дело, следует соблюдать осторожность».

А в залитой солнцем студии на втором этаже работающие девушки вообще ни о чем не переживали. Здесь не было ни свинцовых фартуков, ни щипцов с наконечниками из слоновой кости, ни медицинских специалистов. Содержание радия в краске считалось настолько незначительным, что подобные меры предосторожности были признаны излишними.

Сами девушки, разумеется, даже не догадывались, что какие-то меры могут понадобиться. В конце концов, они имели дело с радием, чудо-лекарством. Они считали себя счастливицами, дружно заливаясь смехом, и, склонив головы, выполняли свою кропотливую работу. Грейс и Ирен. Молли и Элла. Альбина и Эдна. Хейзел и Кэтрин, и Мэй.

Они брали свои кисти и вертели ими снова и снова, всё, как их учили.

Смочить губами… Обмакнуть… Покрасить.

Война – голодный зверь, и чем больше его кормишь, тем больше он сжирает. Когда осень 1917 года подошла к концу, спрос на продукцию фабрики и не думал снижаться: на пике производства раскрашиванием циферблатов занимались 375 нанятых девушек. А когда фирма объявила о новом наборе людей, они охотно стали рекламировать эту работу своим подругам, родным и двоюродным сестрам. Вскоре бок о бок сидели целые семьи, оживленно раскрашивая циферблаты. К Альбине и Молли Маггии вскоре присоединилась и другая их сестра, шестнадцатилетняя Кинта.

Она была чрезвычайно привлекательной девушкой с большими серыми глазами и длинными темными волосами. Прекрасные зубы она считала своим главным достоинством. Приземленная и добродушная, она любила проводить время за карточными играми, шашками и домино. Она дерзко признавалась: «Мне бы следовало ходить в церковь как минимум раза в два чаще». Она потрясающе поладила с Грейс Фрайер, и эти две девушки стали неразлучны.

Грейс тоже привела на работу свою младшую сестренку: Аделаида Фрайер была очень компанейской, обожала общение среди людей, однако она оказалась не такой благоразумной, как ее старшая сестра, и в итоге ее уволили за излишнюю болтовню. Девушки, может, и хотели общаться, однако им все равно нужно было делать свою работу, и если они не могли на ней сосредоточиться, то надолго там не задерживались. Как Кэтрин Шааб заметила еще в Ньюарке, девушки находились под огромным давлением. Если работница не справлялась, ее отчитывали; если она не справлялась многократно, то ее просто увольняли. Мистера Савой, чей офис находился на первом этаже, девушки видели лишь тогда, когда он приходил их отругать.

Самой большой проблемой был перерасход краски. Каждый день мисс Руни выдавала девушкам определенное количество порошка, рассчитанное на определенное количество циферблатов, – и его непременно должно было хватить. Они не могли просить еще, но не могли и экономить: если цифры недостаточно покрыты материалом, это непременно всплывет при проверке. Девушки стали выручать друг друга и делились, если у кого-то оставалось немного лишней краски. Кроме того, были еще и емкости с водой, с осадком из радия. Их тоже научились использовать в качестве дополнительного источника материала.

Но мутная вода не осталась незамеченной руководителями компании. Вскоре сосуды для чистки кистей забрали, объяснив это тем, что слишком много ценного материала впустую пропадало в воде.

У девушек не было другого выхода, кроме как смачивать кисти губами, так как иначе не убрать застывший на кончиках радий. Как заметила Эдна Больц: «Без этого было просто невозможно справляться с работой».

Желая сократить расход материала, руководство занималось и самими девушками. По окончании смены их вызывали в темную комнату, чтобы смести с одежды «сверкающие частицы», которые затем собирались с пола в совок и использовались на следующий день.

Тем не менее, сколько бы они ни старались, всю пыль смести не удавалось. Девушки были полностью покрыты ею: «ладони, руки, шея, одежда, нижнее белье, даже корсеты красильщиц светились». Эдна Больц вспоминала, что даже после чистки, «когда я возвращалась вечером домой, моя одежда сияла в темноте». Она добавила: «Было сразу видно, куда попал порошок – на волосы, на лицо». Девушки светились, «подобно часам в темной комнате», словно они сами были хронометрами, отсчитывавшими проходящие секунды. Направляясь домой с работы по улицам Оранджа, они сияли, словно призраки.