Радиевые девушки. Скандальное дело работниц фабрик, получивших дозу радиации от новомодной светящейся краски  - Кейт Мур

Их нельзя было не заметить. Жители города обращали внимание не только на призрачное свечение, но и на дорогую, эффектную одежду – девушки ходили в шелках и мехах, «больше напоминая популярных актрис, чем работниц фабрики». Таковы были преимущества их высокого заработка.

Несмотря на всю привлекательность этой работы, она подходила не всем. Некоторым от краски становилось плохо; у одной женщины всего через месяц во рту появились язвы. Хотя все девушки смачивали кисти губами, делали они это с разной периодичностью, что, скорее всего, и объясняло столь разные реакции. «Я могла закрасить где-то две цифры, прежде чем кисть высыхала», – говорила Грейс Фрайер, в то время как Эдне Больц приходилось смачивать кисть губами перед каждой цифрой, а то и два-три раза для одной цифры. Кинта Маггия делала так же, хотя и ненавидела вкус краски: «Помню, как жевала краску – она была словно песок между зубами. Я отчетливо это помню».

Кэтрин Шааб смачивала кисть чуть ли не реже всех – чтобы раскрасить одни часы, ей требовалось поднести кисть к губам всего четыре-пять раз. Тем не менее, когда у нее внезапно высыпали прыщи – что запросто могло произойти из-за гормональных изменений, так как ей было лишь пятнадцать, – она определенно помнила о побочных реакциях на краску у своих коллег, так как сразу же решила обратиться к врачу.

К ее удивлению, он спросил, не работает ли она с фосфором. Этот известный в Ньюарке промышленный яд было логично заподозрить, однако Кэтрин от этого легче не стало. Потому что беспокойство врача вызвали не только ее прыщи: он заметил также и изменения в ее крови. Была ли она уверена, что не работает с фосфором?

Девушки не до конца понимали, что именно содержится в краске. Озадаченная вопросами врача, Кэтрин обратилась к своим коллегам. Когда она поделилась с ними тем, что сказал ей врач, они перепугались. Вместе они пришли к мистеру Савой, который пытался успокоить их страхи, однако на этот раз его слова о безвредности краски и слушать никто не хотел.

Тогда он, как это сделал бы любой руководитель среднего звена, обратился к своему руководству. Вскоре после этого из Нью-Йорка прибыл Джордж Уиллис, чтобы прочитать девушкам лекцию о радии и убедить их, что он не опасен; фон Зохоки тоже принял участие.

Врачи гарантировали, что краска не представляет никакой угрозы: радий использовался в столь ничтожном количестве, что попросту не мог причинить вреда.

Итак, девушки вернулись к своей работе, ощутив небольшое облегчение. Кэтрин, наверное, чувствовала себя несколько глупо из-за того, что ее подростковые угри вызвали столько волнений. Ее кожа пришла в порядок, а вместе с ней – и умы всех красильщиц. Когда один из величайших специалистов по радию в мире говорит, что беспокоиться не о чем, то к нему нельзя не прислушаться. Вместо этого девушки смеялись над теми воздействиями, которые производил на них порошок.

«Выделения из носа на моем платке, – вспоминала Грейс Фрайер, – светились в темноте». Одна из красильщиц, известная как «бойкая итальянка», как-то раз перед свиданием разрисовала краской все зубы, желая впечатлить своего кавалера улыбкой.

Зарождавшиеся романы девушек, о которых говорилось выше, расцвели по полной. Хейзел и Тео теперь были близки как никогда, а Кинта начала встречаться с юношей по имени Джеймс Макдональд, однако первой из них замуж вышла Мэй Кабберли – свадьба состоялась 23 декабря 1917 года. По существовавшей тогда традиции, девушка сразу же хотела уйти с работы, однако мистер Савой попросил ее задержаться подольше, так что она по-прежнему оставалась в студии, когда туда в тот же месяц пришла Сара Майлефер.

Сара несколько отличалась от остальных девушек. В первую очередь, возрастом – ей было уже двадцать восемь. Застенчивая и упитанная, она всегда держалась немного в стороне от подростков, несмотря на их дружелюбие. У Сары были широкие плечи и короткие темные волосы – и эти широкие плечи ей пригодились как матери-одиночке. У нее была шестилетняя дочка Маргарита, названная в честь младшей сестры.

В 1909 году Сара вышла замуж. Ее муж, Генри Майлефер, был смотрителем церкви, французско-ирландского происхождения, высоким, с черными волосами и глазами. Но Генри пропал, и никто не знал, где он сейчас. Так что Сара и Маргарита продолжали жить с ее родителями Сарой и Стивеном Карлоу и с ее шестнадцатилетней сестренкой Маргаритой. Стивен трудился художником-декоратором, и все они были «усердно работающими, благоразумными людьми». Сара тоже усердно работала и вскоре стала одним из самых преданных сотрудников радиевой компании.

Что касается Мэй Кабберли Кэнфилд, то ее преданности наступил конец. Вскоре после свадьбы она забеременела и в первые месяцы 1918 года уволилась из компании. Эта глава ее жизни завершилась.

Ей быстро нашли замену.

Согласно оценкам, в 1918 году 95 % всего производившегося в Америке радия отдавалось на производство краски для военных приборов; завод работал в полную мощность. К концу года у каждого шестого американского солдата были светящиеся часы, и многие из них – расписанные девушками из Оранджа.

В числе новых работниц пришла Джейн Стокер (по прозвищу Дженни), а в июле к ним присоединилась худенькая девушка с миниатюрными чертами лица по имени Хелен Куинлан. Она была энергичной, и ее в компании несколько высокомерно описали как «из того типа людей, что слишком уж сильно суетятся ради своего блага». У нее был парень, которого она часто брала с собой на пикники, – молодой светловолосый юноша, надевавший по такому случаю рубашку с галстуком. Вместе с Хелен они позировали для фотографии дома у одного из них: подол ее юбки извивался у коленей – она все время была в движении – а парень смотрел, не отрывая взгляда, на нее, а не на фотоаппарат, и выглядел совершенно одурманенным этим игривым созданием, которое ему каким-то чудом посчастливилось повстречать.

Женщины по-прежнему продолжали зазывать своих родных работать вместе с ними. В сентябре 1918 года Кэтрин с гордостью написала: «Я заполучила на фабрике место для Ирен». Ирен Рудольф была ее осиротевшей двоюродной сестрой-сверстницей; она жила вместе с семьей Шааб. С учетом трудностей, с которыми Ирен пришлось столкнуться в столь раннем возрасте, пожалуй, неудивительно, что она была осмотрительной и вдумчивой. Вместо того чтобы тратить свою зарплату на шелка и меха, как это делали некоторые девушки, она откладывала деньги на сберегательный счет. Ирен, с узкими лицом и носом, с темными волосами и глазами, на единственной сохранившейся фотографии выглядит слегка понурой.