В плену теней - Мари Кирэйли

– Норелл, – шепчет она, едва не касаясь губами его щеки.

Если бы ему хватило смелости, он мог бы ее поцеловать. И к черту последствия.

– Меня зовут Джо Морган. Могу я вас угостить? – спрашивает он.

Она хмурится:

– Разумеется. – Не предлагая ему присоединиться к их компании, она идет с ним к бару, выпивает коктейль, потом возвращается к своим и больше в его сторону не смотрит.

Теперь Морган пьет осторожнее. Через несколько часов женщина удаляется одна. Он выходит за ней на улицу и смотрит ей вслед. У нее маленькая черная машина, иностранная. Он записывает номер на тыльной стороне ладони, потом идет к собственному старенькому «форду» и едет в том направлении, где она скрылась, в надежде догнать ее.

На Жиро-стрит ему кажется, что он видит ее машину. Он едет за ней по направлению к реке, потом – на Сент-Чарлз. Она замечает его в зеркале заднего вида и увеличивает скорость, едет мимо парка Одюбон, потом сворачивает налево, в узкую улочку. Он сопровождает ее до одного из тех немногочисленных старинных домов, которые все еще сохраняют свой первоначальный облик, и видит, как она въезжает в черные чугунные ворота, потом – в гараж. Он проезжает немного дальше, паркует машину и долго стоит рядом, надеясь хоть мельком увидеть ее еще раз. Однако из гаража, по-видимому, есть проход в дом, потому что она больше так и не появляется.

Он переходит улицу, снова начинается дождь. В освещенном окне маячит мертвенно-бледное лицо молодого мужчины в маленьких круглых очках. У него такие же черные волосы, как у женщины. Она обнимает его. Их поцелуй мимолетен, но страстен. Мужчина передает ей бокал вина, потом подходит к окну и выглядывает на улицу, прежде чем задернуть тяжелые синие шторы.

Может, она сказала ему, что ее преследовали? Не поэтому ли Морган не смог еще раз взглянуть на нее?

Дождь усиливается, но он продолжает стоять на месте, вода струится по лицу, словно слезы.

Он ничего, совсем ничего о ней не знает. Но узнает. Он клянется себе, что узнает.

Никогда прежде он не испытывал такой страсти к женщине – даже к Дениз, которую любил больше всех, на которой женился и с которой прожил восемь лет. С тех пор у него были лишь мимолетные связи, о них не осталось даже воспоминаний. И вот теперь эта женщина, такая юная, своим смехом, своими духами, своими глазами пробудила в нем страсть.

Старый, страдающий артритом бигль ковыляет по улице вместе со своим таким же старым хозяином. Мужчина смотрит на Моргана, качая головой, произносит:

– Все мы безумцы под дождем, – смеется и проходит мимо.

Вспышка молнии. Раскат грома. Хейли просыпается. Сон и явь какое-то время путаются у нее в голове. Она выглядывает в окно. Гроза усиливается.

Подобно тем снам, которые она видела, когда принимала таблетки от депрессии, этот не желал исчезать из памяти с наступлением утра. Хейли уселась на балконе и стала записывать то, что запомнила. К полудню она приняла решение. Натянув джинсы и свободный хлопчатобумажный свитер, она отправилась на Сент-Чарлз и села в троллейбус. Ей казалось, что, найдя ту улицу и тот дом, она обретет уверенность.

Уверенность в чем? Что все это не отголоски наркотического дурмана, из которого она вырвалась несколько месяцев назад? Что она не сошла с ума? Что каким-то загадочным образом духи мертвецов взывают к ней?

Как бы то ни было, она в Новом Орлеане, где секреты живых и тайны мертвых зачастую затейливо переплетаются. Эта мысль будоражила ее всю дорогу, чему способствовал запах, исходящий от троллейбусных штанг, – странно колдовской, вроде фимиама, который воскуряют во время торжественной мессы.

Она не могла припомнить, на какую улицу свернул Джо Морган в ее сне, но точно знала, что это было вскоре после парка Одюбон. Хейли вышла из троллейбуса одной остановкой раньше и пересекла край парка, заросший старыми ветвистыми деревьями, таящими множество безмолвных воспоминаний.

Палисадники домов, стоявших вдоль парка, были обсажены рододендронами, их листья потемнели и свернулись от зимних холодов. Ничто не цвело, и улицы, как и парк, казались безжизненными.

Словно туристка, впервые приехавшая в город, Хейли медленно миновала два квартала, внимательно осматривая каждый дом, потом прошла в переулок.

Ей казалось, что она попала в какую-то чужую страну, страну, о которой кто-то когда-то нашептывал ей.

Потом она увидела дом, залитый солнцем, с высокими дорическими колоннами и парадным входом под козырьком, безупречно отмытым вчерашним дождем. Во сне забор был ажурным и черным. За минувшие годы кто-то перекрасил его в белый цвет, придав такой же вид, какой имеют кружевные балконы Французского квартала. Хейли заметила дорожку, ведущую в гараж, и тяжелые синие шторы на высоких боковых окнах.

Интересно, если постучать в дверь, вдруг ей откроет тот же худой мужчина в круглых очках? Был ли он любовником Линны? А может, другом?

По улице приближался почтальон со стопкой корреспонденции в руке. Она остановила его в тот момент, когда он собирался свернуть к дому.

– Не скажете, как пройти на Монро-стрит? – спросила она.

– О, это не так уж близко… – Он начал показывать, куда и где поворачивать.

Когда он закончил, Хейли кивнула и задержалась взглядом на верхнем конверте. «Луи де Ну», – прочла она.

– Вам плохо? – забеспокоился почтальон.

Его голос позволил ей сосредоточиться, он был словно спасительный островок в океане мрачной ирреальности.

– Нет, все хорошо, – успокоила она почтальона.

Хейли нужно было время, чтобы все обдумать, поэтому обратно она пошла пешком – мимо домов, которые с каждым кварталом становились все более старыми и менее нарядными.

Она хорошо понимала, почему ее так потрясла фамилия на конверте. Пока она ее не видела, еще можно было считать все это сном. Она ведь и раньше бродила по улицам Паркового района. Вполне возможно, видела и этот дом, поэтому он ей и приснился.

Теперь же невозможно отрицать, что сомнамбулическое приключение прошлой ночью было правдой. Ее комната – а вероятно, и она сама – заколдована.

На площади Лафайет Хейли остановилась. У нее был выбор. Можно было воспринимать вчерашний сон как одну из странных вещей, которые и раньше случались с ней, которые с каждым происходят на протяжении жизни. Если это так, следовало подождать, не будет ли у сна продолжения.

Но была и другая возможность: проявить инициативу. Последнее больше соответствовало характеру Хейли.

И тут на залитой зимним солнцем площади ей вдруг пришло в голову, что из этой истории может выйти превосходный роман!

Но если писать роман, следует кое-что выяснить. Хейли пересекла площадь, вошла в здание «Тайм-Пикаюн» и попросила проводить ее в архив газеты.

Берлин не назвал даты, когда произошло убийство, но она могла вычислить, что это случилось в 85-м или 86-м году. Поскольку подобная история должна была наделать много шума, ей оставалось лишь просмотреть газеты за эти годы. Времени у нее было для этого достаточно.