В плену теней - Мари Кирэйли

Она замолкает – ему нечего сказать.

Он уже бывал в подобных домах – величественных старых особняках. Необъятность комнат с обшитыми темным деревом стенами заставляла его чувствовать себя маленьким и беспомощным в замкнутом пространстве, словно он – микроскопическое существо – только что был зачат и уже увидел свой будущий гроб.

– Налейте нам чего-нибудь выпить, – говорит она, направляясь к раздвижной деревянной двери.

Он поспешно раздвигает перед ней створки. Бар находится у противоположной стены комнаты, обклеенной тиснеными обоями. В застекленной горке в полном беспорядке стоят бутылки и стаканы. С высокого потолка, словно огромные пауки, свисают две старинные бронзовые люстры. Под ногами – толстый обюссонский ковер с замысловатым узором по зеленоватому полю. Сколько же рук и сколько долгих часов понадобилось, чтобы все это создать?

– Мне все равно, что пить, – добавляет она.

Он наливает бренди. Приняв у него стакан, она направляется к лестнице.

– Идите за мной, – говорит она ему.

Он трогает ее за плечо.

– Подождите!

– Подождать? – Она оборачивается – одна нога уже на ступеньке, выражение лица озабоченное.

Почему он не может просто взять то, что ему предлагают? Ведь за последнюю неделю Морган так часто мечтал об этом, а теперь какое-то глупое ханжество мешает ему осуществить заветное желание.

– Вы знаете, как меня зовут? – спрашивает он.

– А если нет? – Она улыбается так, что он жалеет о своем вопросе; ему отчаянно хочется презреть гордыню и поцеловать ее. – Растрепанные волосы. Пронзительный взгляд карих глаз. Сильные руки. Настоящий пират – если таковые еще существуют. И зовут его Морган.

– Как вы узнали? – недоверчиво спрашивает он.

– Вы сами представились мне в прошлый раз. Что касается памяти, то это мой крест. – Глядя куда-то ему за спину, она спрашивает: – Неужели, если бы я не знала вашего имени, это имело бы какое-то значение?

– Не уверен, – отвечает он.

– Достоинство – такая редкая вещь. И такая приятная, – произносит она медовым голосом.

Ему хочется ударить Линну, поцеловать, сорвать одежду, отделяющую от него ее тело, и на руках отнести наверх. Но он лишь плетется за ней по лестнице в большую спальню, где на тумбочке у кровати под плафоном из розового стекла горит только одна лампа.

Она зажигает газ в огромном камине из белого мрамора, занимающем большую часть дальней стены. По стенам начинают плясать отблески огня, ее и его тени – он не отходит от нее ни на шаг, боясь потерять ощущение теплоты, исходящее от нее и от камина.

– Это то, чего вы хотели? – спрашивает она.

– Это лучше, – отвечает он и целует ее.

Ее одежда все еще влажная, он путается в маленьких, обтянутых тканью пуговичках на блузке. Она берет его руки в свои и отводит их, глядя при этом ему в глаза так пристально, что у него возникает мысль: а не боится ли она увидеть что-то другое?

– Садись, – приказывает она.

Он повинуется. Пока он наблюдает, как она сбрасывает с плеч блузку, расстегивает юбку и та падает на пол, жар камина высушивает его волосы и спину. Трусики – тонкая полоска черного кружева – тоже падают к ее ногам.

«Ну и что из того, что она знает мое имя? Я могу быть кем угодно, – думает он, – ей это все равно».

Шесть стаканов за сегодняшний вечер. Увидев, что она вошла в зал, он заказал еще один. Шесть стаканов. Для достойной эрекции – как минимум два лишних. Он может попробовать сделать то, чего она ждет, – взять ее настолько быстро, насколько она, судя по всему, желает, но вряд ли ему это удастся.

И тогда, как проникновенно поют певцы, работающие в стиле кантри, настанет конец истории Линны и Джо.

Нет, этого нельзя допустить, думает он, но уже целует ее ступню, и его руки медленно скользят вверх по изгибам ноги к бедру, а лицо утыкается в гнездышко черных волнистых волос, таких же, как те, что рассыпались по ее спине; он вдыхает аромат ее духов и запах мускуса.

Это оказывает магическое действие.

Его мужская плоть отвердевает, натягивая джинсы. Она сначала гладит его затылок, и у него по спине пробегает приятная дрожь, потом она хватает его за волосы, пытаясь одновременно поднять и отстранить его от себя.

Наконец он слышит ее прерывистое дыхание, всхлипывания, она умоляет его остановиться, он застывает и остается неподвижным до тех пор, пока, не в силах больше выносить прикосновения его губ, она не падает на ковер. Черные волосы, словно подушка, окружают ее голову и плечи.

– Пожалуйста… – шепчет она, умоляя его о том, к чему он и сам неистово стремится. Он выполняет ее просьбу и свирепо овладевает ею, удивляясь тому, насколько он тверд и как долго это длится…

Очнувшись от сна, Хейли не испытывала тошноты, как в первый раз. Вероятно, она начинала привыкать к путешествиям сквозь время, а может, дело в том, что на этот раз она проснулась сама – никто не помешал ей рассмотреть сон.

Но воспоминания о сне – если это был сон – оказались такими же живыми. И она вновь ощутила невыносимое волнение – как если бы ей, а не Линне, Морган продемонстрировал свое искусство; как если бы она, а не Морган, испытала ту одержимость. Она чувствовала себя выжатой и опустошенной, ее бедра были влажными.

Как и в тот раз, Хейли немедленно записала свой сон; потом, не зная, как справиться с тем, что с ней происходит – опять! – оделась и вышла из дома.

Минувшей ночью прошел дождь, улицы насквозь продувал холодный ветер, пробирающий до костей. Даже толстое шерстяное пальто, которое она предусмотрительно захватила с собой, не спасало.

Ей было тяжело думать, что холод – свидетельство того, что на дворе декабрь, что до Рождества осталось меньше месяца. В нынешнем году у нее не было никаких рождественских планов. Правда, родители, как обычно, проводили зиму во Флориде, и Хейли могла бы слетать к ним, если бы захотела, но она сомневалась, что они так уж огорчатся, если она этого не сделает.

Нет, решила Хейли. Она никуда не уедет из этого города.

На границе Французского квартала она повернула и направилась по Бьенвиль-стрит к реке, прошла мимо нескольких огромных отелей-бегемотов, в тени которых прятались окружавшие их старые здания. На улочке настолько узкой, что солнце никогда не касалось ее грязных тротуаров, она вошла в крохотный магазинчик, витрины которого были закрашены красной краской. Сделано это, судя по всему, было не для того, чтобы привлечь внимание, а для того, чтобы решившиеся зайти сюда покупатели чувствовали себя скрытыми от любопытных глаз.

Магазин имел форму буквы «L». Длинный проход был от пола до потолка уставлен полками со старыми книгами и видавшими виды фотоальбомами со снимками Нового Орлеана. В глубине, за занавеской из бус, отделявшей собственно магазин, располагалась комната, излучавшая ауру старинной магии и мифов, таких же темных, как континент, с которого они сюда перекочевали. Здесь, среди пучков сушеных трав и грубо раскрашенных масок, среди фрагментов костей животных, использовавшихся для ритуальных жертвоприношений, и набитых соломой кукол, встречала посетителей вудуистская жрица Селеста Брассо.