Приключения Тома Сойера (современная интерпретация) - Влада Олейник

печально, потому что в одежде и чистоте была какая-то сдержанность, которая его очень раздражала. Он надеялся, что Мэри забудет про обувь, но его надежды разрушились. Она тщательно обмазала их салом, как и положено, и принесла ему. Тут его терпение лопнуло, и он сказал, что он всё время делает, то, что ему не нравится. Мэри ответила на это убедительно:

— Прошу тебя, Том, будь хорошим мальчиком.

Тогда он ворча надел ботинки. В скором времени Мэри собралась, и трое детей направились к воскресной школе — место, которое Том ненавидел больше всего, но Сиду и Мэри оно нравилось.

Занятия в воскресной школе проходили с девяти до половины одиннадцатого, затем следовала церковная служба. Двое из ребят всегда добровольно оставались послушать проповедь священника, другой же оставался, но причины у него были более серьёзные. Жёсткие скамьи без подушек были высокими и могли вместить около трёхсот человек. Здание было маленькие, неказистое, и на крыше торчало нечто вроде узкого ящика из сосновых досок — колокольня. У дверей Том отстал и заговорил с одним из своих приятелей, одетым в воскресный костюм:

— Послушай, Билли, у тебя есть жёлтый билетик?

— Да.

— Что возьмёшь за него?

— А что ты предлагаешь?

— Кусок лакрицы и рыболовный крючок.

— Покажи.

Том показал. Они были в полном порядке и перешли из рук в руки. Затем Том обменял ещё два белых шарика на три красных билета, и какую-то безделушку за пару голубых. Он подстерегал других проходивших мальчиков и скупал у них билетики разных цветов ещё минут десять-пятнадцать. Теперь же он вошёл в церковь вместе с толпой чистеньких и шумных мальчиков и девочек, уселся на своё место и устроил ссору с первым попавшимся мальчиком. Учитель, серьёзный пожилой человек, вмешался; но только он отвернулся, как Том дёрнул за волосы мальчика, сидевшего перед ним, и притворился увлечённым книгой, когда мальчик обернулся; в другого мальчика он уколол булавкой, чтобы услышать звук: “Ой!” и снова получить выговор от учителя. Впрочем, весь класс был таким — беспокойным, шумным и доставляющим хлопот. Когда приходилось отвечать урок, никто не знал своих стихов как следует, и приходилось подсказывать. Но, кое-как они добрались до конца урока, и каждый получил свою награду — пару синих билетиков с текстом из Библии. Каждый синий билетик равнялся двум стишкам, прочтённых наизусть; десять синих билетиков равнялись одному красному и могли быть обменены на него; десять красных билетиков — один жёлтый; а за десять жёлтых директор давал ученику Библию в простом переплёте (стоившую в эти времена сорок центов). У многих ли из моих читателей хватило бы сил и терпения, чтобы заучить наизусть две тысячи стишков, даже, если бы им была обещана Библия с рисунками Доре? А вот Мэри заработала таким образом уже целых две Библии — ценной двухлетнего непосильного труда. А один мальчик, немецкого происхождения, получил уже четыре или пять. Он, однажды, прочёл три тысячи стишков без передышки; это потребовало чересчур сильного умственного напряжения; в этот день он стал считаться идиотом — самое большое несчастье для школы, так как в торжественных случаях, перед публикой, директор (по выражению Тома) заставлял его распинаться. Только старшие ученики умели беречь свои билетики и предаваться унылой зубрёжке, чтобы получить заветную Библию. Выдача этого приза было одним из редких и достопримечательных событий. Ученик, заполучивший Библию, делался на этот день великим и славным, что сердце у каждого ученика загоралось по крайней мере на две недели пойти по его стопам. Возможно, что духовный желудок Тома вовсе не нуждался в этой премии, но всё его существо жаждало славы и блеска, связанных с нею.

В надлежащее время директор появился на кафедре с закрытым молитвенником в руках и с указательным пальцем, засунутым между его листами, он попросил внимания. Когда директор воскресной школы произносит свою обычную краткую речь, молитвенник в его руке так же необходим, как певцу лист нот, выступающему на концертной сцене соло. Хотя какая в них надобность, остаётся загадкой: ибо ни в молитвенник, ни в ноты ни один из этих мучеников не заглядывает. Директор был невзрачным человеком лет тридцати-пяти, с песочного цвета бородкой и волос. Он носил тугой стоячий воротник, верхний край которого почти доходил до ушей, а острые кончики загибались рядом с уголками рта — ограждение, вынуждавшее его смотреть только вперёд и поворачиваться всем телом, чтобы смотреть куда-нибудь вбок, если этого требовалось. Его подбородок покоился на развевающемся галстуке, который был широким не меньше банкноты, окаймлённый на концах. Носки ботинок по тогдашней моде были сильно загнуты вверх, словно полозья саней. Такого эффекта молодые люди достигали настойчиво и терпеливо, прижав носки к стенке и сидя в такой позе часами. Мистер Волтерс был с виду серьёзным, но сердцем — чистым и искренним. Он почитал священные предметы и места и так отделял их от всего грубо-житейского, что он незаметно для самого себя в воскресной школе изменял свой голос, говоря со специальной интонацией, которой вовсе не обладал в будние дни. Он начал свою речь так:

— Итак, дети, я попросил бы вас посидеть тихо минутку-две, чтобы вы смогли выслушать меня, как можно внимательнее. Вот, именно так. Вот так должны себя вести хорошие мальчики и девочки. Я замечаю, что одна маленькая девочка смотрит в окошечко, я боюсь, она думает, что я где-то там. Возможно, я нахожусь на одном из этих деревьев, и говорю свою речь каким-нибудь пташкам. (Одобрительное хихиканье). Мне хочется отметить, как мне приятно видеть столько светлых, чистеньких личиков, собранных здесь, чтобы научиться поступать справедливо и правильно.

И так далее, и тому подобное. Нет надобности приводить остальную часть речи. Это часть не меняется, и мы все с ней знакомы.

Последняя треть речи была омрачена боями и другими развлечениями, которые вытворяют некоторые дурные мальчишки. Дети ёрзали и шептались, распространяя по всей аудитории, проникая даже к таким одиноким, непоколебимым утёсам, как Сид и Мэри. Но все разговоры умолкли, как только голос директора стал понижаться, и конец его речи был встречен взрывом немой благодарности.

Шёпот в значительной степени был вызван событием довольно редким появлением посетителей: адвоката Тэтчера, в сопровождении какого-то хилого старика; хорошенького осанистого джентльмена средних лет, с седеющими волосами; величавая дама, которая без сомнений была женой последнего. Дама вела девочку. Тому всё время не сиделось на месте, он чувствовал себя очень неловко, кроме того, его мучали угрызения совести, он не мог глядеть в глаза Эми Лоуренс, не мог выдержать её любящий взор.