Сатанель. Источник зла - Хуан Марторель

Все же было в нем что-то отталкивающее, хотя великий инквизитор и сам не мог понять, чем объясняется подобное ощущение. Возможно, дело было в его исключительной холодности и высокомерии, порой переходящем в заносчивость. В его обществе Вальдесу казалось, что он как будто съеживается и уменьшается в размерах. Сходные ощущения он испытывал в присутствии университетских профессоров, будучи еще совсем юным послушником. Он трепетал перед ними, невзирая на то, что отлично выучил заданный ему отрывок из Священного Писания.

Кроме того, у Вальдеса были подозрения, переходящие в уверенность, что его подчиненный не так ортодоксален, как хочет казаться, и что достижение цели для него намного важнее, чем используемые для этого средства.

Но в чем архиепископ нисколько не сомневался, так это в том, что если инквизиция хочет сохранить за собой безграничную власть, временами превышающую власть короля, то она должна основываться на неукоснительном соблюдении норм и правил.

Этим и объяснялось облегчение, которое он испытал после сожаления — первоначальной реакции на печальную новость. Диего Рамирес был неоспоримо ценным сотрудником, осуществлявшим цели святейшей инквизиции, но он все чаще ускользал из-под железного контроля, который Вальдес стремился установить над подчиненной ему организацией.

Тело доминиканца обнаружил в Толедском соборе ризничий, который утром отворял двери храма. Рамирес лежал в одном из боковых приделов, а точнее там, где хранился серебряный ларец, переданный Севильей в дар королю Филиппу II.

Шкатулка, стоявшая в центре небольшого алтаря, теперь лежала на полу. Все сошлись во мнении, что Рамирес взял ларец в руки перед тем, как упасть замертво. Впрочем, сама шкатулка нисколько не пострадала.

В середине августа ларец прибыл в Толедо с тем, чтобы Бартоломе де Карранса вместе с архиепископом Севильским Фернандо де Вальдесом вручили королю присланный из Андалусии подарок. Теперь этот план требовал корректив, потому что Карранса попал в тюрьму по обвинению в ереси, и должность архиепископа Толедского оказалась вакантной.

Великий инквизитор не исключал, что именно он, Фернандо де Вальдес, в не столь отдаленном будущем вручит ларец королю в своем новом качестве примаса Испании, и эта мысль вызвала на его губах улыбку.

С исчезновением Диего Рамиреса перед великим инквизитором стояло два вопроса, над которыми он тщетно бился с того момента, когда получил известие о его смерти. Первый касался причин смерти севильского инквизитора. На его теле не оказалось ран или каких-либо иных следов насилия. Тем не менее, в Севилью поступили сведения о том, что труп был странным образом скрючен, а лицо искажено от ужаса. Несмотря на предпринятые усилия, монахам не удалось закрыть ему глаза.

— Говорят, что, судя по его лицу, он увидел самого дьявола, — добавил монах, принесший известие о смерти Рамиреса.

Не могло быть и речи о том, чтобы допустить, а тем более обнародовать версию о дьяволе, проникшем ночью в Толедский собор, поэтому официальная версия гласила: доминиканец умер от сердечного приступа. Смерть наступила, когда он молился в одном из боковых приделов собора.

Второй вопрос: что именно могло привести Рамиреса в Толедо? Он уехал за считанные дни до аутодафе. Как мог человек, возглавляющий севильскую инквизицию, покинуть свой пост в то время, когда в его присутствии нуждались больше всего?

Его заместитель, брат Альвар Перес де Лебриха, знал лишь то, что ему сообщил его начальник. Рамирес заявил, что ему необходимо ненадолго отлучиться, и поручил помощнику взять на себя организацию процесса, оставив очень подробные указания.

«Возможно, люди так никогда и не отыщут ответы на эти вопросы, — размышлял Фернандо де Вальдес, — зато они наверняка известны Господу. И вне всякого сомнения, все произошло именно так, а не иначе, потому что такова была Его воля».

Он захлопнул папку и вновь отыскал в толпе заключенных лицо Гаспара де Осуны. Теперь Осуна отрешенно смотрел куда-то вдаль, время от времени поглаживая густую бороду. Вальдес повнимательнее присмотрелся к ювелиру. Это был симпатичный человек с ярко выраженными иудейскими чертами лица, что нисколько не противоречило выводам следствия. «Впрочем, схожие черты можно увидеть у множества жителей королевства», — подумал Вальдес, едва заметно пожимая плечами.

Несколько предшествующих аутодафе дней он провел во дворце Трианы: вместе с севильскими инквизиторами просматривал досье осужденных. Было достаточно трудно, потому что попутно приходилось вникать во все детали предстоящего процесса. Времени на сон оставалось очень мало, и Вальдес невероятно устал. Ему не хватало скрупулезности Диего Рамиреса, хотя он был вынужден признать, что брат Альвар во многом компенсировал его отсутствие. «Возможно, это именно тот человек, который смог бы заменить своего начальника, — размышлял Вальдес, — но это решение может и обождать».

В целом досье были тщательно задокументированы и не выходили за рамки требований, предъявляемых к следствию. Порой в делах попадались обжалования и апелляции, подаваемые в верховный совет инквизиции, от чего папки становились особенно пухлыми.

С большинством дел Вальдес успел ознакомиться. В тех случаях, когда он читал дело впервые, ему было легко понять, правильно ли проводилось следствие и адекватный ли вынесен приговор.

Исключение составляло дело ювелира Гаспара де Осуны.

Его досье было удивительно кратким и с юридической точки зрения плохо обоснованным. В нем не было ни фактов, подтверждающих вину обвиняемого, ни поручителей, эти факты опровергающих. Против него дали показания всего два свидетеля. Когда Вальдес спросил у Переса де Лебрихи, где эти свидетели, тот ответил, что их уже нет в Севилье. В то же время не упоминалось ни одного человека, которому предложили бы высказаться в пользу ювелира.

Фернандо де Вальдес напряженно размышлял. У него родилась идея, которая с каждым мгновением набирала силу, и он не видел в ней ни единого изъяна. Она несла сплошные преимущества для него самого, для инквизиции и, прежде всего, для верховного правосудия, которое Господь вложил в руки Церкви.

Он взглянул на список преступников, где имена были проставлены в порядке их появления на помосте, и убедился, что Гаспар де Осуна будет следующим.

— Это дело представлю я, — сообщил он Пересу де Лебрихе, откладывая досье и кивая в сторону ювелира.

Он сцепил перед собой руки, закрыл глаза и как будто погрузился в раздумья.

В ответ доминиканец ограничился кивком. Великий инквизитор уже зачитал не одно расследованное Диего Рамиресом дело. Разумеется, он выбирал нашумевшие случаи, но каждый раз напоминал, что его вынуждает к этому отсутствие доминиканца. Брат Альвар сомневался, что он устоял бы перед таким соблазном, даже если обстоятельства были бы другими.

Впрочем, когда Вальдес взялся за дело ювелира, де Лебриха вздохнул с облегчением. Ему отлично были известны мотивы, вынудившие его коллегу выдвинуть обвинения против Гаспара де Осуны. Знал он и то, что все показания ложны, а сфабрикованное по ним дело весьма шатко.