Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - Джульет Греймс

Получив американское гражданство, Стелла и Тина могли наконец-то претендовать на более приличную работу. Они устроились на фабрику по производству посуды, на конвейер, с которого сходили готовенькие кофейники. На собеседование Ассунта пошла вместе с дочерьми, прихватив целое блюдо равиоли, чтобы задобрить бригадира. Неизвестно, что повлияло на его решение, да только обеих девушек он принял.

В августе Кармело Маглиери нарушил собственный мораторий на посещение Фортунов. Ассунта стряпала, Стелла обрезала хвостики стручковой фасоли, просто чтобы матери не было скучно в кухне одной, когда нагрянул Кармело, запросто подсел к столу и давай как ни в чем не бывало болтать с Ассунтой. Стелле он приветливо кивнул, и только. Никаких сладеньких улыбочек, никаких херувимских ямочек на щеках – физиономия серьезная, даже постная. Бежевая рубашка расстегнута у ворота, в кучерявых волосках на груди поблескивает золотой крестик. Стелле больших усилий стоило не пялиться на эти волоски, на линию ключиц.

Ассунта налила Кармело вина. Себя не помнила от радости, не знала, что и сказать дорогому гостю.

– У меня новость, тетушка Ассунта, – заговорил Кармело, глядя, впрочем, на Стеллу. – С дядюшкой Антонио я уже поделился, а теперь хочу вам лично сообщить.

Оказалось, старший брат Кармело, Джио, купил у одного земляка бакалейную лавку. Аж в Чикаго. Все потому, что Кармело много денег в Италию отсылал – в войну Джио хватало на престарелых родителей, да еще он откладывал излишек, и вот накопилось достаточно, чтобы приобрести бизнес.

– Джио говорит, это мои деньги – я ведь их заработал. Поэтому он купил лавку на мое имя, – растолковывал Кармело, потупив синий взор. Вот как ему удается скромника изображать, а?

Сам Джио уже в Чикаго. До приезда Кармело будет управлять лавкой; потом братья займутся этим вместе. Для убедительности Кармело и письмо братнино принес, развернул перед Ассунтой. Та делала вид, что умеет читать.

– Надо же, своя бакалейная лавка! Только, Кармело, сынок, это ведь значит, что ты уезжаешь?

Кармело повел плечами.

– Джо один долго не продержится. Это дело нелегкое. Впрочем, если с умом подойти, можно немало заработать. Здесь, на заводе, хорошо платят, да только ведь ребята с войны уже начали возвращаться. Они свою работу назад потребуют.

Тина, занятая в огороде, услыхала голос Кармело и примчалась – потная, красная, пряди волос ко лбу прилипли. Смачно чмокнула Кармело в щеку, и тому пришлось повторить весь рассказ, который Ассунта с Тиной поочередно прерывали то восторженным «Ах, молодчина!», то слезливым «Жалость-то какая, что от нас уезжаешь!». Стелла не издала ни звука.

Кармело сложил письмо, помахал им в Стеллину сторону, словно угрожая.

– Я с тобой поговорить пришел, Стелла.

Ассунта и Тина мигом умолкли.

Стелла встретила твердый синий взгляд.

– Послушай, Стелла.

Второй раз имя ее произнес. Сердце сжалось, как в железных клещах.

– Сейчас – в этот самый миг – от тебя только и требуется, что сказать «может быть». Может быть, когда-нибудь ты согласишься стать моей женой. Одно слово – и я это письмо прямо при тебе разорву, в Чикаго не поеду, в общаге на Фронт-стрит останусь. Только скажи: может быть, Кармело. Когда-нибудь. Пожалуйста, скажи.

– Никогда, – процедила Стелла. Слава богу, отец при этом не присутствовал.

– Стелла! – пискнула Тина.

– Вообще никогда? – переспросил Кармело.

– Никогда.

На Стеллино темя обрушился удар. В голове зазвенело. Рука взметнулась, пальцы вляпались во что-то жирное; оказалось – оливковое масло. Ассунта попотчевала дочь увесистой деревянной ложкой, которой минуту назад мешала в сотейнике чесночный соус.

– Stupida brutta![21] В кого только ты такая уродилась? Чего добиваешься? – Ассунтины глаза горели гневом и болью. Можно подумать, Стелла ее родному сыну отказала! – Думаешь, он до второго пришествия к тебе свататься будет? В девицах-то недостатка нету!

Стелла потерла ушиб.

– Мама, как ты можешь? Почему чужому человеку сочувствуешь, а родную дочь не слышишь?

Ассунта поудобнее перехватила свою ложку – Стелла еле увернулась.

– Я для тебя в лепешку расшибусь, Стелла, – заговорил Кармело. – Весь мир бы к твоим ногам бросил, честное слово! Лишь бы ты счастлива была.

Снова это кошмарное видение – ручищи Кармело на Стеллиной плоти, раздутая утроба, пудовые ноги – такова беременность, последствие возни в супружеской постели.

– Ты меня счастливой не сделаешь, – прохрипела Стелла пересохшим от ужаса ртом.

Кармело напрягся.

– Чего конкретно тебе хочется? О чем таком ты мечтаешь, чего я для тебя не добуду?

На миг Стелла лишилась дара речи. Разве она не озвучила этому типу свое единственное желание? Разве не повторила ему – и родным – тысячу раз, что не хочет замуж?

– Я мечтаю, чтоб от меня отвязались.

В кухне воцарилась тишина. Через мгновение Кармело овладел собой.

– Ледышка ты, Стелла.

Сказал – будто проклял. У Стеллы руки похолодели, и плечи, и грудь.

– Может, и так. Да только это не твоя печаль.

– Думаешь, тебя кто другой крепче моего полюбит?

На сей раз Стелле пришлось опустить глаза – она не выдержала горького взгляда Кармело.

– Глупая ты.

Еще через мгновение, пронизанное трагической тишиной, Кармело поднялся, чуть поклонился Ассунте и Тине.

– Вы сами все видели, тетушка Ассунта. Сколько можно унижаться? Я хотел стать вашим зятем, но сейчас мне лучше уйти.

Ассунта с Тиной бросились уговаривать Кармело – куда, дескать, он пойдет, когда ужин вот-вот будет готов? Впустую. Кармело расцеловал обеих, а в сторону Стеллы отвесил неглубокий поклон, произнеся ее имя. Синие глаза при этом сверкнули слезой.

Вот при каких обстоятельствах Карменантонио Маглиери исчез из жизни семейства Фортуна.

Рокко Караманико на войне уцелел. Как и все солдаты, что несли службу на Тихом океане, он отсутствовал почти четыре года. В чем состояла служба, что конкретно делал Рокко, оставалось за гранью понимания близких. До конца своих дней он держал в холле на стенке фотокарточку – подразделение химзащиты в полном составе. А вот что там происходило, в этой Новой Гвинее, – попробуй разберись. Выпало ли Рокко пострелять? Убил ли он хоть одного япошку? Был ли свидетелем военных преступлений, подвергался ли воздействию химических веществ, видел ли смерть товарищей? Участвовал ли вообще в боевых действиях? Была ли реальная угроза его жизни? Рокко вернулся без единого шрамика, его тело не попортила сыпь шрапнели, на кителе не красовалось ни одно «Пурпурное сердце»[22]. Вот чем он четыре года занимался, а? Впрочем, такова военная специфика – сплошные тайны, в раскрытии коих Рокко не пошел дальше заявления, что отныне курятину в рот не возьмет. Больше никто от него слова о войне не слышал, никто не выведал больше Тины, которой Рокко адресовал свои выхолощенные письма.