Освобождение Ирландии - Александр Харников

Единственная тема, которую супруги упорно избегали в своих разговорах, было будущее их детей, состоявшихся в истории потомков то ли в роли величайших героев, открывших человечеству путь к будущему миру, то ли в роли столь же величайших злодеев, вызвавших смуту, которая залила кровью одну шестую часть суши. Узнав об этом, Мария Александровна поняла, кого в ней увидел тот молодой югоросский офицер, который полгода назад достал ей и ее семье билеты на пароход в Одессе. Не супругу директора народных училищ Симбирской губернии, и даже не жену министра просвещения Югороссии, а мать будущего революционного императора всея Руси, поставившего на дыбы великую страну. И переезд семьи из Симбирска в Константинополь в свете этой информации выглядел как ссылка, в которую император Александр III отправил талантливого подданного вместе с его неблагонадежным потомством.

Кстати, по сравнению с Российской империей, жизнь в Югороссии, в том числе и культурная, была куда более либеральной, и свобода мнений в прессе была просто невероятной. В то же время, с точки зрения интеллигента, югоросское общество в значительно большей степени носило военизированный характер, который ужасно напрягал Марию Александровну. Правда, военное происхождение Югороссии никоим образом не касалось повседневной жизни граждан недавно созданной страны. А если и касалось, то только в самом положительном смысле, вроде чистоты на улице и беспощадной борьбы с той же уличной преступностью. Но разве же это когда-нибудь являлось препятствием для настоящей интеллигентки, какой несомненно являлась Мария Александровна?

— Господи, — говорила она, качая на руках родившуюся в феврале маленькую Маняшу, — да что хорошего может быть от этих военных? Только новые способы истребления себе подобных!

Илья Николаевич, напротив, интеллигентом в чистом виде не был, а был педагогом и тружеником, ориентированным на конечный результат, которым считал всеобщее, равное и бесплатное образование, условия получения которого не зависели бы от сословия, пола, национальности и вероисповедания. Поэтому моральные установки, которые исповедовало руководство Югороссии, господина Ульянова вполне устраивали. И более того, он нередко, и по большей части бесплодно, спорил на эту тему с супругой, имеющей на это прямо противоположное мнение.

Тут надо сказать, что старшему поколению семьи Ульяновых время для жизни досталось сложное и неоднозначное. Родились и выросли они оба еще в суровые времена крепостного права, когда в России царствовал суровый император Николай Павлович. Надо сказать, что математический факультет Казанского университета Илья Николаевич с отличием закончил как раз в 1854 году, то есть тогда, когда Российская империя испытала унижение, будучи побежденной в войне с коалицией, состоящей из Франции, Великобритании, Турции и Сардинии. Потом, в царствование императора Александра II, были годы «оттепели», которые вместе с весенним теплом донесли до «общества» тлетворный запах разного рода нигилистических идей. И вот, на протяжении жизни одного поколения наступила третья эпоха, почти мгновенно покончившая с милой интеллигентам «оттепелью» и вознесшая на вершину славы разного рода патриотов, вроде апологетов панславянства или сторонников присоединения к Российской империи территорий бывшей православной Византии для того, чтобы принести свободу миллионам православных, уже много веков стонущих под игом злобных агарян.

Супругу раздражали то и дело попадающиеся на улицах как югоросские, так и российские военные в форме, а также тот пиетет, который испытывало перед ними местное греческое и даже турецкое население, благосостояние которого при Югороссии резко пошло вверх. Это вам не пыльный Симбирск, который, несмотря на то что был губернским городом, не имел связи с Россией по железной дороге, и единственным средством передвижения были пароходы, ходящие по Волге, и птицы-тройки, как в екатерининские и николаевские времена. И казалось — скачи не скачи, но даже за год оттуда никуда не доскачешь. Глушь, да тишь, да благорастворение души, будто и не ходили по тем местам татарские тумены да буйные оравы Стеньки Разина, не лилась человеческая кровь.

А тут, в Константинополе, история творилась прямо сейчас, и жизнь била ключом, как говорили местные, большей частью прямиком по голове, а ужасная эклектика стилей, что в одежде, что в архитектуре, сводила с ума. Крики муэдзинов, доносящиеся из-за пролива Босфор, смешиваются с вполне индустриальным лязгом и грохотом, слышным с военной верфи. Голоногие, одетые по последней югоросской моде девицы, местами соседствуют с женщинами, закутанными в паранджу, а древние скрипучие арбы ездят по одним улицам с элегантными колясками на эллиптических рессорах и с пневматическими шинами.

Кстати, в центр, ко дворцу Долмабахче, центральным набережной и парку, дорожная полиция с недавних пор стала пускать только такие коляски, и то при условии, что копыта рысаков поверх подков будут обуты в специальные каучуковые тапочки. И, честное слово, получился сплошной Страх Господень: ни цоканья копыт, ни скрипа осей, ни грохота железных ободьев по булыжной мостовой — коляска вместе с конем парит над дорогой, будто птица, а ехать в ней одно сплошное удовольствие, словно почиваешь на пуховой перине.

Как раз на такой коляске утром Илья Николаевич и подъехал к дворцу Долмабахче, где у него была назначена аудиенция у канцлера Югороссии. Темой разговора у них должна была стать подготовка югоросской системы образования к новому учебному году. И пусть даже по новому стилю на дворе пока стоит май месяц, а в школах и на подготовительных курсах даже не начались летние каникулы, но по старой русской пословице, сани следует готовить летом, телегу зимой, а будущий учебный год планировать в конце весны.

— И глазом моргнуть не успеете, — говорил адмирал Ларионов, — как наступит весна, лето, осень, зима, Новый год и Восьмое марта (нужное подчеркнуть).

Предъявив часовому при входе свой министерский пропуск «вездеход» и расписавшись в журнале посещений, Илья Николаевич прошел на дворцовую территорию и вскоре оказался в приемной канцлера Тамбовцева.

Секретарша Дашенька, за последние полгода заметно раздобревшая, но при этом не утратившая ни элегантности, ни грации, мило улыбнулась Илье Николаевичу и сказала, что господин Тамбовцев не только свободен и готов немедленно принять у себя министра просвещения, но уже несколько раз о нем осведомлялся. Пожав плечами, Илья Николаевич поудобнее перехватил бювар с бумагами и шагнул в гостеприимно распахнутую Дашенькой дверь. Каждый раз, встречаясь с выходцами из будущего, он чувствовал определенную неловкость, ибо они знали о нем и его семье все, и даже немного больше того, а он пока еще даже не понимал, каким образом он может помешать своим детям ступить на гибельный путь противостояния с Системой.

— Добрый день, Александр Васильевич, — поздоровался Илья Николаевич с канцлером Тамбовцевым и, услышав ответное приветствие, присел за стол, разложив перед собой бумаги.

— Александр Васильевич, — произнес он, — развитие системы начального образования в Югороссии идет согласно составленным нами еще осенью планам. В Константинополе школы посещают семьдесят процентов детей от семи до пятнадцати лет, причем по христианским районам города охват составил почти сто процентов, а в сельской местности мы охватываем почти половину всех детей, причем в болгарских и греческих поселениях школы посещают более шестидесяти процентов детей. Но все же главную погоду нам делает Константинополь, в котором живет большая часть населения Югороссии, и поэтому там мы планируем к сентябрю довести количество школ и учителей начальных классов до такого количества, чтобы начальные школы могли посещать все столичные дети.