Информация - Мартин Эмис

В отличие от ноздрей другого посетителя другой цитадели католицизма ноздри Ричарда, несмотря на всю свою чувствительность, не затрепетали под высокими сводами этого «дерзновенного чертога». Когда-то, когда он сам был моложе и дерзновеннее, он провел немало славных деньков в больших загородных домах. Он не раз пробирался по ним украдкой, воровал напитки, увиливал от поездок в церковь и не один километр прошел на цыпочках по их скрипучим коридорам, держа ботинки в руке. Позднее, притаившись в зарослях камыша, он палил из ружья по уткам (которые держали долгий и утомительный путь на юг, где их ожидал заслуженный отдых). Воскресным утром, зажатый с обеих сторон огромными братьями, на огромных машинах Ричард ездил в паб («Я с ней тоже перепихнулся», — рассказывал Первый Брат про замужнюю блондинку. «Врешь!» — «А ты проверь!» — «Какого цвета у нее там волосы?» — «Черного!»). В шесть утра, выпив джина, Ричард успевал поучаствовать в продолжении вчерашнего застолья, а потом гонялся верхом по окрестностям за каким-нибудь хорьком или лаской. Но чаще всего он общался в классической позе с несколькими дородными дочерьми местной знати и мелкопоместного дворянства, пока все вокруг не начинало пахнуть спермой. Потом они начинали дурачиться, и он рассказывал им, кто такой Чехов, почему идет дождь и отчего самолеты не могут оставаться в небе без движения. Тогда Ричард думал: когда же это наконец закончится, но он уходил и возвращался, а все оставалось по-прежнему. Но эту династию в любом случае ожидало вымирание. Хотя граф и произвел на свет пятерых дочерей, терпеливо изводя жену в надежде на наследника, и хотя дочери подарили своим мужьям многих Джереми, Джасперов и Джозефов, имение, разумеется, должно было наследоваться по мужской линии и вскорости было обречено сменить владельца.

Небо посветлело. Его крыша из облаков продырявилась, как дуршлаг, и казалось, что наклонные лучи рассеянного света сходятся в одной точке на высоте полета обычного аэроплана — а это приблизительно семнадцать с половиной тысяч метров над землей. Не переодеваясь, Ричард вооружился деревянной ракеткой и сыграл несколько партий в теннис с Деми, Уранией и Каллисто. На корте было такое количество бугров и выбоин, что Ричард решал, как он будет бить — слева или справа — уже после отскока мяча. Предугадать отскок было невозможно. Затем он постоял, любуясь плавательным бассейном. От плотно затянутой зеленью воды поднимался теплый дух брожения. Поплавать Ричард не захотел; быть может, он решился бы выпить такой водицы, но плавать в ней — нет. Вместе с Деми они отправились бродить по мокрым аллеям. Обошли теплицы и оранжереи, гроты и застекленные павильоны, беседки, увитые плющом, маленькие игрушечные домики-замки и заросли, оставленные в природном состоянии. Ричард то и дело доставал и прятал свою записную книжку, демонстрируя профессиональный интерес, а Деми рассказывала разные истории о пропавших котятах, любимых пони, больных сурках, прытких кроликах и так далее, об изменах и мятежах, о тяготах военного времени и о королевских визитах… Слушать — это так хорошо, подумал Ричард; слушать — всегда хорошо. Они подошли к кухне со стороны огорода. На дорожке Деми вдруг оступилась, и он поспешил поддержать ее. Он ждал подходящего момента.

В доме Ричард обнаружил библиотеку размером с гимнастический зал, в которой не было ни одной читабельной книги, даже ни одного альманаха. Так что он решил в ней поспать. Было уже темно, когда Деми его разбудила. Она принесла ему чашку чая и печенье и сама присела рядом на украшенный бахромой диван, держа свою чашку в ладонях, как будто это был фимиам или святой грааль. Ее обтянутые джинсами бедра были раздвинуты, пальцы ног жестко упирались в пол, икры напряжены. Ричард смотрел на ее лицо, повернутое к нему в профиль, — по нему пробегала то тень сомнения, то оно снова разглаживалось. Ричард видел искусанную нижнюю губу, нервно подрагивающую щеку. Разумеется, причина была ясна. Мысль о нерожденных детях металась в ее голове.

— Ты ведь средняя из сестер.

— Я уже двенадцать раз тетя. А Гвина очень беспокоит положение в мире.

— И я ему чуть было не поверил.

— Он даже говорил насчет этой операции.

— Я всегда считал, это странная реакция на обеспокоенность судьбами мира.

Ричард только что проснулся, поэтому он говорил вполне искренне. Он действительно думал, что это странная реакция. Положим, тебя до глубины души беспокоит история человечества, и первое, что ты делаешь, — отрезаешь свое мужское оружие или его вынимаешь: в последнем случае это несколько более сложная (и более дорогостоящая) операция, но, возможно, она необходима в необычном положении Ричарда Талла.

— Это не для твоей статьи.

— Конечно нет.

Она взяла его руку.

— Нам следует переодеться, — сказала она.

Ричард почувствовал, что в нем что-то шевельнулось. Соблазнить леди Деметру — как это глупо, мелко, низко. Он решил поставить более высокую цель. В самом деле, соблазнить Деми было бы мелкой победой. Чтобы по-настоящему уязвить врага, надо сделать ей ребенка.

В темную и пыльную комнату, уставленную книгами, несколько раз заглянул свет фар. Это из Сити возвращались мужья на своих полноприводных «порше». Как они провели этот субботний день? Наверное, продавали и покупали, спали с женщинами, у которых не было детей. Громко захлопали дверцы машин, отражая свет дворовых ламп и фонарей. Ричард смотрел на приехавших мужчин в окно. Он смог увидеть даже их зубы, их лошадиные зубы и алчно текущую слюну.

Ужин был незабываемый, и Ричард будет помнить его до конца своих дней. Перед каждым на серебряном подносе лежала карточка с его именем и целая батарея ножей и вилок; кроме того, перед каждым стоял низенький хрустальный графинчик с красным вином (обычно в забегаловках подают кетчуп в бутылках приблизительно такой формы и размера). Пополнять эти графинчики в здешние обычаи не входило. Ричард обнаружил это довольно скоро, потому что ему пришлось безуспешно трясти своим графинчиком над бокалом задолго до того, как подали слегка побитые авокадо. Деми подвинула ему свой, и это позволило Ричарду продержаться еще минут пять. Два часа спустя женщины вышли из столовой, а он остался с мужьями ради двух рюмок портвейна величиной с наперсток… Сверкающие ослепительными улыбками и рубашками, мужья, насколько он мог удостовериться, были прямолинейны, дружелюбны, но совсем не глупы; они громогласно толковали о том, как устроен мир, в котором для них не было секретов.

Итак, до боли трезвый, охваченный паническим ужасом от собственной трезвости, Ричард сидел рядом с Деми на кровати в темной башне, которую венчала остроконечная, похожая на шляпу ведьмы, крыша. Чтобы добраться сюда, им пришлось пересечь две покрытые инеем лужайки, подняться по винтовой каменной лесенке и отпереть дверь, ведущую в эту круглую башню, тяжелым мокрым ключом. В таких башнях обычно томились безвинно оклеветанные принцессы, которые мечтали убежать или быть вызволенными. Одна принцесса, о которой Ричард недавно читал (а по бокам сидели близнецы), сбежала из такой башни, спустившись по веревке, сплетенной из собственных волос: принцесса с пышной шевелюрой. В фантазиях Ричарду часто рисовалось его собственное бегство. Он видел, как ускользает из спаленки на улице Блэкфрайарз — этого призрачного замка старой девы, — спускается по веревочной лестнице, связанной из разодранного на полосы ветхого тряпья Энстис… По какой-то загадочной, если не сказать волшебной, причине эта башенка (так называла ее Деми) была уютной и теплой. В свое время она служила спальней одной из легендарных нянюшек, давно почившей. Деми и Ричард сидели бок о бок на узкой кровати, которая, по всей вероятности, никогда не скрипела от страсти.