Бойня - Оса Эриксдоттер

– Не могу поверить…

Чайка уселась на буй, встряхнулась и замерла, поглядывая по сторонам.

– Италия, к примеру? – продолжил Юхан, стараясь избегать угрожающих ноток. – Садись за руль и поезжай в Тоскану. Лопай спагетти болоньезе. Или в Грецию. Ты же любишь Грецию. – Он не отрывал глаз от любопытной чайки. – Стифадо паракало…[40]

– Ты что, серьезно? Ну нет… ты не можешь…

Память услужливо подбросила картинку: ревущий мальчонка. Кудрявые каштановые волосы, рука в пасти огромного пса. Прогал на месте выпавших молочных зубов.

– Но почему?

– Потому что здесь эпидемия. Здесь люди мрут как мухи.

Молчание.

– Я должен заканчивать…

У Юхана появилось ощущение, будто разговор происходит не наяву, а в странном кошмарном сне. Неразборчивые слова, прерываемые вскриками.

– Не могу поверить… не хочу верить!

– Уезжай. Остановить эпидемию не в твоих силах.

– А в чьих?

– Сама пройдет, когда все будет закончено.

– Закончено…

Юхан проглотил слюну и прижал телефон к уху. Он готов ко многому, к ударам судьбы, к потерям… но не к этому.

– У-ез-жай… – прошептал он в трубку. – Ради бога, Хо-Ко. Уезжай – и все.

– Я…

Юхан судорожно нажал на красную кнопку.

Хелена лежит на спине. Голова обмотана бинтами. Пластырь на щеке. Ночная пижама Класа Бремминга. После того как Ландон привез Молли, она спит весь день. Болеутоляющие, пояснил Бремминг. Слона могут свалить.

– Пусть спит.

Они вышли в кухню и поставили кофе. Молли прикорнула рядом с матерью на кушетке.

Солнечные лучи решили поиграть в рентгеновские, насквозь просвечивают тонкие алюминиевые жалюзи. И тишина… После всего, что случилось ночью, покой кажется нереальным.

– Вы слушали новости, пока ехали?

– Слушал. Ни слова.

– А с полицией не говорили?

– Нет. Звонил несколько дней назад, с Каварё. Ну… когда она исчезла. А теперь… мне кажется, они и так в курсе. Партия насовала в полицию своих людей. К тому же после того, что произошло в Укерё, мне меньше всего хочется говорить именно с полицейскими.

– Да, разумеется… Вы правы. И в то же время…

– Конечно. Люди должны узнать правду. Но только вот… – Он не рассказывал Бреммингу про лопату. Про безжизненное тело в красной флисовой куртке на вытоптанной рыжей земле. Не говорил о стрельбе. Он ведь расстрелял почти весь магазин, наверняка в кого-то попал.

– Невозможно поверить. Невозможно… – Бремминг отхлебнул кофе и повторил по слогам: – Не-воз-мож-но.

– Попробовать сообщить в газеты? Судя по содержанию, все или почти все пляшут под дудку Сверда и его партии. А зарубежная пресса потребует доказательств.

– Характер повреждений Хелены… запах от одежды. Я специально не стирал ее халат. Ее показания…

– С нее достаточно.

– Она справится.

– Даже думать не хочу. Представьте: после всего, через что она прошла, оказаться в положении, когда с чем-то нужно справляться. Уже насправлялась. А время не терпит. Думаю, Фалунда не единственная точка.

– Не знаю… трудно представить, чтобы такие… э-э-э… лагеря разместили по всей стране и никто ничего не заметил.

– Почему? Если есть одно такое место, можно представить и несколько. Фалунду же никто не обнаружил. И еще вот: если вы можете представить, что людей хватают в их домах и везут в скотовозах в это… – Ландон замялся, подбирая слово, – в это гетто, почему вам трудно поверить, что таких мест не одно, а много? Если вы можете представить, что они кромсают желудки семилетних малышей, почему вам трудно экстраполировать этот маразм на все остальное? Если детей – только подумайте! – маленьких детей без этой идиотской операции не пускают в школу?

Ландон одним глотком допил кофе и неожиданно для себя невежливо передразнил:

– Трудно представить…

Бремминг, к счастью, не обиделся. А может, и не слышал. Сидел в глубокой задумчивости и помешивал ложечкой в пустой чашке. Вдруг Ландона осенило: Бремминг тоже попал под раздачу.

– Когда вы работали в здравоохранении… – начал он и осекся. Какое он имеет право учинять допрос?

– Меня уволили сразу после Хелены. И еще двоих. Мы не имели даже возможности протестовать. – Бремминг помедлил, словно взвешивая слова, потом довольно сильно стукнул кулаком по колену. – Неправда! Имели! Мы имели такую возможность. Имели, имели. Струсили. Просто-напросто струсили.

Что на это скажешь? Ландон промолчал.

Бремминг подлил ему кофе.

– Так каков ваш план? Куда подадитесь?

– Думаю, на юг. Через мост и дальше. Куда угодно, где не нужно предъявлять паспорта.

– Вы, конечно, уже поняли: можете оставаться у меня сколько хотите. Хелене нужны перевязки и отдых. И Молли, мне кажется, очень устала. И перенервничала.

– Спасибо, конечно, но… боюсь, это невозможно.

– Здесь они вас не найдут.

– Нашли же Хелену на Каварё.

– А если остановят по дороге? На первой же заправке?

Ландон замялся.

– Нет… я не могу остаться. Дело в том, что я собирался уехать из страны давным-давно. Уже несколько месяцев. Даже лет. И если бы не Хелена…

Он сжал зубы. Нью-Йорк. Другая жизнь. Насыщенная, умная жизнь.

– Она считает вас своим героем.

– Преувеличение. Я даже не умею… – Ландон помедлил, вспоминая слово, – даже не умею конопатить окна.

Клас Бремминг промолчал. Глядел без улыбки. Оценивающе, как показалось Ландону.

Покрутил чашку с кофе, посмотрел на крошечный водоворот.

– Я знаю, о чем вы думаете, но это невозможно. Мне нечего им противопоставить.

– Вы знаете правду.

– Я не могу.

Бремминг подошел к шкафчику и достал пачку коричных крендельков. Ландон внезапно понял, что сильно голоден. Как будто не ел уже несколько дней.

Клас распечатал упаковку, взял один кренделек и показал жестом – остальное в вашем распоряжении.

Ландон, почти не жуя, проглотил один, потом другой и взялся за третий, виновато поглядывая на Бремминга. Темные волосы с уже пробивающейся сединой, густые симметричные брови.

– А вы и Хелена… – начал было Ландон и замялся.

Зря… Неужели он и в самом деле хочет знать подробности?