Мне не больно - Андрей Валентинов

– Вы много вообразили о себе, Иван Косухин! Но вы правы в одном: я вовсе не жажду, чтобы Агасфер стал всесилен. Что вам надо?

Поразило не само согласие, а слова об Агасфере. Выходит, отец ошибся: тот, кто был анонимным владыкой, еще жив? Чиф слегка наклонился вперед:

– Вы имеете отношение к охране секретного института в Теплом Стане?

– Самое прямое. Вам нужен Тернем?

– Нам нужно поговорить с ним. Волков задумался, потом кивнул:

– Я скажу Фраучи. Только не вздумайте появляться сами – вас опознают тут же. У Агасфера какая-то странная антипатия к вашей семье. Это, надеюсь, все?

– Все! – легко согласился Чиф. – Только ответьте на несколько вопросов. Прежде всего, где сейчас Агасфер? Кто он?

Волков покачал головой:

– Я клялся. Эту клятву даже я не могу нарушить. Догадайтесь, Косухин! Чтобы управлять страной, не имеет смысла работать дворником. Подумайте!

– Постараюсь, – кивнул Чиф. – Тогда другой вопрос: чего Агасфер боится? Или кого?

На ярко-красных губах мелькнула усмешка. – Он никого и ничего не боится, Косухин. В стране нет силы, которая могла бы оказать сопротивление. Но Агасфер, конечно, не всемогущ. Сейчас он заигрывает с чугами, пытаясь овладеть их древним секретом. Но чуги вам не союзники. Поищите на Тибете: Агасфер построил там Шекар-Гомп, и, похоже, не зря…

Тибет… В словах краснолицего был смысл: там, где враг искал источник силы, могла таиться его гибель…

Хотелось спросить о многом, прежде всего о таинственных «чугах», но Чиф решил говорить о главном:

– Какие у вас данные о Тибете? Волков пожал плечами:

– Я все-таки военный. Шекар-Гомп расположен там, куда и птице не долететь. Военная угроза минимальна, и все-таки Агасфер держит там несколько дивизий. Причем, как вы догадываетесь, не обычных дивизий РККА. Значит, он чего-то опасается. Два раза Агасфер посылал целые экспедиции куда-то севернее Шекар-Гомпа. Против кого? Что любопытно, ни одна из них не вернулась.

«Севернее Шекар-Гомпа» – звучало не очень определенно. Впрочем, заинтересовало другое:

– По-моему, Венцлав, этот центр на Тибете вам чем-то мешает. Я не ошибаюсь?

– Ничуть. Его существование ставит под сомнение необходимость моих ребят здесь. Знаете, скверно быть вне закона. Пока Агасфер не решается по-настоящему тронуть меня, но недавно кое-что изменилось… Ну, это уже мое дело… Кстати, могу подсказать недурную идею: у вашего отца был один американский знакомый, археолог, так он в последнее время что-то зачастил на Тибет. Проконсультируйтесь у него, а заодно и предупредите: с ним решили больше не церемониться. Все, хватит с вас! Надеюсь, Иван Косухин, мы больше не увидимся…

В голосе краснолицего Чифу почудилась не угроза, а хорошо скрываемое облегчение. На миг захотелось бросить весь свой замысел и рассчитаться с убийцей. Он чувствовал: его смерть где-то рядом, – но Косухин переборол искушение. Те, кто мог противостоять Агасферу, важнее, чем гибель этого упыря. Чиф встал.

– Последний вопрос. Ваш заместитель сказал, что «сибы» – жертвы особой болезни. Это действительно так?

– Ему так объяснили, – усмехнулся Волков, – версия не хуже прочих. Можете поискать правду, если не страшно…

На улице уже стемнело, и пустое Головинское шоссе показалось особенно неуютным. Всю дорогу Чифу чудилось, что чьи-то глаза внимательно следят за ним, хотя вокруг не было ни единой души. Впрочем, это не главное. Чиф сумел добиться своего-и быстрее, чем надеялся. Похоже, Венцлав боится не только грядущей гибели. Неведомый Агасфер тоже страшит его, а значит, можно надеяться, что Бену удастся проникнуть на объект в Теплом Стане. Прочее было уже заботой самого Чифа. Предстояло сделать многое – и прежде всего связаться со старым отцовским приятелем, известным американским археологом Тэдом Валюженичем…

Партсобрание закончилось поздно. На улице давно стемнело, с черного низкого неба беззвучно падали мокрые снежинки, кружась в свете уличных фонарей. Огромный город медленно затихал. Людской поток схлынул, в полупустом автобусе было тихо и по-своему уютно – хотелось ехать как можно дальше, до конечной, не выходя на знакомую с детства улицу. Домой не тянуло – может, впервые в жизни…

Ахилло все же пересилил себя и вышел на своей остановке. Отец уже наверняка начал волноваться, но едва ли новости, принесенные Михаилом, успокоят старого актера. Можно, конечно, смолчать, но так еще хуже: отец все равно догадается, что у Михаила дела плохи…

Дела были действительно плохи. Хуже некуда. На собрании должен был выступить Ежов, но он почему-то отмолчался, передоверив эту ношу своему новому заместителю. Об этом новом заме говорили всякое, но все сходились на том, что он прислан неспроста: Ежову понадобилась новая метла для чистки Большого Дома…

Доклад начался обычно, но внезапно новый заместитель заговорил о потере бдительности. Тема не удивила, об этом твердили постоянно, и опытные работники привыкли пропускать дежурные заклинания мимо ушей. Но на этот раз пришлось слушать внимательно. Процитировав в должном количестве вождей, докладчик спокойно, будто речь шла о вещах обыденных, сообщил, что в стенах Главного Управления действует вражеская нелегальная организация, известная как «Вандея»…

Некоторое время Ахилло еще надеялся, что дело закончится общими словами порой бывало и так, – но докладчик начал называть фамилии. Кое-кто уже был осужден, попав в члены подполья как бы посмертно, но вот прозвучало имя Фриновского, затем – полковника Альтмана и, наконец, старшего лейтенанта Пустельги. Михаил понял:

резня началась. Что будет дальше, он уже знал. Новый заместитель, бегло упомянув, что арестованные дали полные и исчерпывающие показания, перешел к «соучастникам» и тем, кто «потерял бдительность», работая с врагами. Фамилий было много – работники всех отделов, даже неприкосновенного Иностранного. Ахилло ждал: если он окажется «соучастником», то ему едва ли позволят даже выйти из здания. Став лишь «потерявшим», капитан имел шанс прожить еще неделю-другую.

Он немного ошибся. Скромной персоне капитана Ахилло был уделен отдельный пассаж, из которого Михаил узнал, что проявил «подозрительную слепоту», «доверчивость на грани предательства», «непрофессионализм» и вдобавок допустил «игнорирование» указаний руководства.

Последнее удивило, но капитан тут же понял, что Ежов не простил ему «странной слепоты», проявленной в Теплом Стане. На миг Ахилло ощутил нечто похожее на злорадство: все-таки он припек этого карлика с блеклыми глазками! Впрочем, это был не тот случай, когда Михаил мог посмеяться последним…

Пассаж заканчивался выражением искреннего удивления позицией руководства наркомата и партийной организации, допустивших столь долгое пребывание в штате Главного Управления такого «матерого двурушника». Это был приговор: «двурушникам» рассчитывать не на что.