Мне не больно - Андрей Валентинов

– Шаговы? Вчера мы переправили их, можете не волноваться. Но, может, вы все же…

Ахилло почувствовал: еще секунда – и он согласится. Но чувство справедливости взяло верх: он выбрал свою дорогу и обязан пройти ее до конца. Он не может пожать руку тому, кого выслеживал. Он грешен, а за грехом следует кара…

Михаил быстро зашел в подъезд и секунду постоял, не в силах идти дальше. Он отказался от спасения! Он поступил верно, но как это страшно…

Отец встретил Микаэля недоуменным взглядом, ожидая объяснений, но капитан не стал ничего рассказывать. Мелькнула мысль немедленно посоветовать отцу скрыться: едва ли Большой Дом станет искать одинокого старика. Но Ахилло понял, что отец не уйдет. Старый актер не бросит сына, и лучше пока ни о чем не говорить…

За ужином Ахилло-старший еще раз попытался спросить о делах, но Михаил сослался на усталость и, даже не выпив чаю, ушел в свою комнату. Закрыв дверь на задвижку, он быстро пересмотрел бумаги. Лишнего ничего не оказалось, капитан помнил старое правило: разведчик, заботящийся о своем архиве, – самоубийца. Потому он лишь сжег в пепельнице несколько старых фотографий, которые незачем оставлять для чужих глаз. И тут взгляд упал на стопку бумаги. Несколько дней назад он думал написать о Доме на Набережной, затем – о Теплом Стане. А что, если написать сейчас? И не в Большой Дом, а тем, другим?

Михаил сел за стол, рука быстро вывела: «Я, капитан Ахилло, считаю необходимым сообщить о некоторых важных фактах…» Он отложил ручку, перечитал незаконченную фразу и отодвинул листок в сторону. Писать было некому, а главное – это не поможет. Подполье бессильно, им надо думать не об опытах Тернема, а о собственной безопасности. Пытаться передать сведения на Запад? Эмигрантам, в парижские газеты? Но это будет выглядеть очередной «уткой» из страны большевиков, нелепой выдумкой, над которой в лучшем случае посмеются. Если бы найти нужных людей здесь, спокойно все обдумать, наметить план… Но – поздно, он никуда не напишет и никому ничего не скажет…

Ахилло лег на диван не раздеваясь, чтобы не стоять перед незваными гостями в подштанниках. Револьвер он убрал подальше, во избежание, – в квартире был отец. Странно, что Михаил вообще смог заснуть в эту ночь, но спал он крепко, без сновидений. Разбудил отец: было утро, а под окном ждала черная машина, присланная из Теплого Стана.

Михаил совсем забыл об этом. Вчера он созвонился с полковником, который в эти дни замещал Волкова. Требовалось оформить очередную порцию бумаг о пребывании ЗК Гонжабова в ведомстве «лазоревых». Еще вчера, до собрания, Михаилу казалось любопытным побеседовать о пребывающем в секретной командировке бхоте, попытавшись из намеков и недомолвок узнать что-нибудь новое. Теперь все это представлялось совсем иначе. Любопытство исчезло, дела бывшего коминтерновца его уже не касались. «Умирай спокойно, капитан», – вспомнились прощальные слова узкоглазого убийцы. Гонжабов знал! Но этого не будет, ему не дарован покой. Он, Михаил Ахилло, действительно послужил тому, неведомому, кого бхот называл Владыкой. И от этого умирать будет еще больнее…

Все же капитан решил ехать. Так было лучше, иллюзия дела позволяла на время забыть о неизбежном. Глядя на мелькавшие за окнами автомобиля дома, Ахилло пытался рассуждать спокойно. В конце концов, еще не все потеряно: он жив, здоров, свободен и даже вооружен. «Победа и поражение – удел воина», – Михаил хорошо запомнил эту фразу из книги У-цзы. Не только воина, но и контрразведчика. Надо быть совершенным фанатиком или полным дураком, что одно и то же, чтобы, подобно кролику, ждать приближения удава. Вчера он поступил верно и не поехал с Седым, но капитана хорошо учили, он знает, как прятаться, как менять внешность, доставать документы. Он может перейти границу, затаиться… Правда, Михаила будут искать. Большой Дом бросал на поиски беглецов все силы, и часто не спасали ни опыт, ни осторожность. Этим летом так пытался скрыться нарком Украины Успенский. Он поступил еще хитрее – инсценировал самоубийство, одновременно пустив слух, что собирается бежать в Чехословакию, а сам залег на «дно» в Орловской области, где имел надежные явки. Не помогло. Выследили, доставили в Столицу, заставили подписать все – и расстреляли. Но ведь были другие, удачливые! Ведь скрывается уже который год неуловимый Владимир Корф!

И все-таки это тоже неверный путь. Бежав, Ахилло станет изменником настоящим, а не липовым. И тогда в последний свой час он не сможет честно смотреть смерти в глаза. Нет, бежать некуда, разве что в стан «лазоревых», но возьмут ли? И что он там будет делать – вновь выслеживать, арестовывать?..

В Теплом Стане царила странная тишина, коридоры были пусты, даже охраны стало как будто поменьше. Похоже, в эти дни здесь происходило нечто важное, и теперь все решили слегка перевести дух. Невольно зашевелилось любопытство: что тут было? Новый эксперимент Тернема? И снова в таинственном лабораторном зале? Спросить было не у кого, да никто и не собирался отвечать капитану на подобные вопросы.

Полковник вежливо предложил присесть и долго объяснял, какие именно бумаги требуются, как их писать и в скольких экземплярах. Ахилло кивал, прикидывая, что работа может занять целый день. Полковник, похоже, понял и, усмехнувшись, достал из толстой папки готовый комплект – документы какого-то зэка, уже оформленные по всем правилам. Оставалось поблагодарить, пообещать никому не рассказывать и направиться в свой кабинетик, дабы приняться за дело. Все это время Михаила не покидала одна и та же мысль: если за ним приедут из Большого Дома, то будут ли брать прямо на объекте? Или «коллегам» придется сторожить у входа? Последнее, несмотря на безнадежность ситуации, почему-то развеселило:

«малиновые» будут сидеть под холодным ноябрьским снежком и караулить, не решаясь переступить границу чужой «епархии». Не попроситься ли здесь переночевать, хотя бы в камере Гонжабова?

Некоторые документы требовались в нескольких экземплярах, и Ахилло попросил принести ему в кабинет пишущую машинку. Печатать пришлось самому, поскольку на каждой бумаге стоял непременный гриф «Совершенно секретно». Работа шла медленно, приходилось следить, чтобы не попасть по соседней букве. Капитан постарался сосредоточиться и даже не услыхал, как дверь начала медленно отворяться…

В комнате кто-то был. Михаил оторвался от работы – и сразу же пришел страх. Уже? Не тянуло даже взглянуть, хотелось побыть в неведении лишнюю секунду…

– Бросайте эту ерунду, Михаил!

Страх не исчез, но к нему прибавилось удивление. Капитан узнал этот голос. Комбриг Волков стоял посреди комнаты в своей обычной серой шинели с саперными петлицами, на боку болталась командирская сумка – краснолицый явно куда-то собрался.

– Я работаю, товарищ комбриг. – В этот день Ахилло позволил себе не вставать. К черту устав – не до того!

Волков покачал головой, придвинул стул и сел рядом. Красная, словно, ошпаренная, рука легла поверх бумаг. Ахилло повернулся.

– Михаил, не валяйте дурака! Есть важный разговор.

– Слушаю вас! – Ахилло развернулся на стуле, но встать так и не встал. Впрочем, комбриг, похоже, не обращал внимания на это мелкое фрондерство.