Номер 16 - Адам Нэвилл

Сет развернулся и быстро огляделся по сторонам, окинул взглядом все восемь открытых картин по бокам от зеркал, висевших в центре каждой стены. Внутри его все замерло, прихлопнутое силой, какой веяло от образов на картинах.

На полотнах было изображено одно и то же лицо, но на разных стадиях распада в чудовищном вздыбленном вихре, кружащем так быстро, что мясо слетало с костей вернее, чем в ацетиленовой горелке. Казалось, полное разрушение плоти над сидящим телом произошло мгновенно. На восьми портретах было последовательно запечатлено, как голова разваливается на части, разрывается и всасывается в вихрь, тогда как тело остается привязанным к стулу. Сет узнал отдельные фрагменты расчлененной головы. Это была миссис Рот.

Сет закрыл глаза и встряхнулся, затем потер лицо.

«Не смотри туда».

Он опустился на колени, потряс и позвал старуху, однако не добился ответа от остывшего тела, спеленатого голубым халатом. Глаза миссис Рот были открыты, но Сет решил не смотреть в них, ни в отраженные, ни в реальные. Ужас растягивал лицо старухи в гримасу крика, не успевшего вылететь из безгубого рта.

Не тратя времени даром, Сет подхватил этот мешок костей с болтающейся головой и быстро вышел из шестнадцатой квартиры, затем поднялся на лестничный пролет, вошел в распахнутую дверь восемнадцатой и дотащился по коридору до спальни хозяйки. Он положил труп в ногах кровати так, будто старуха тяжело упала, потеряв равновесие, и ткнулась головой в пол. Даже маленькая Айми не услышала шума, пока он проделывал все это. Наверное, замученная медсестра могла реагировать только на звон колокольчика.

Сет отступил назад и полюбовался своей работой. Довольный положением иссохшего, изломанного тела, запутавшегося одной ногой в простынях, он развернулся и быстро вышел из квартиры. Сет аккуратно затворил за собой входную дверь, после чего снова спустился вниз, в шестнадцатую, чтобы скрыть следы своего пребывания в ней и занавесить картины в зеркальной комнате. Сет пообещал себе, что не откроет глаза, приближаясь вплотную к этому перекошенному ужасом лицу, на котором еще не просохли краски.

— Они убили его, Майлз. Они его прикончили!

Майлз застыл, не успев снять пиджак.

— Кто? О ком ты?

Эйприл задыхалась, говорила бессвязно — и сама это понимала, — но не могла остановиться с того момента, когда Майлз вошел в гостиничный номер.

— Муж моей бабушки, Реджинальд, муж миссис Рот и Том Шейфер. Люди, которые жили в доме, в Баррингтон-хаус. Они его убили! Пришли, чтобы поговорить с ним об этих кошмарных снах, о тенях. Они считали, что это он напустил в дом привидения. В точности, как бабушка описывает в своих дневниках. Все у них изменилось, когда приехал он. Потом с ним произошел некий несчастный случай, после чего все стало еще хуже. Разве ты не понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, не понимаю.

— Соседи убили его. Они видели картины у него в квартире. Они, должно быть, уничтожили их, сожгли, а затем расправились с ним самим. Никуда он не исчезал, они просто его убили!

— Милая моя, прошу тебя. Дорогая, присядь — вот сюда. Успокойся, помедленнее. В твоих словах нет смысла, это какой-то бред сумасшедшей.

Но Эйприл металась из стороны в сторону.

— Она не собиралась рассказывать, но ей очень хотелось. Какая-то часть ее существа мечтала исповедаться. Она такая старая, Майлз. Но она вовсе не в маразме. О нет! Ум у нее острее бритвы. Она прекрасно сознает, что делает. Боже мой, как она контролирует всех и вся, но не может держать под контролем свою совесть. У нее нечистая совесть. Она хотела кому-нибудь сознаться, кому угодно, а я застала ее в момент слабости. Каждый раз, просыпаясь, она оказывается уязвимой. Реакции замедляются — ну, ты знаешь, как это бывает, — и ей просто необходимо снять камень с души.

Она избалована, прямо как ребенок. Осталось уже недолго, и она это понимает. Груз долго накапливался в душе. Она совершила что-то ужасное много лет назад. И Лилиан тоже. Они сделали это все вместе и молчали. И вот теперь разум играет с миссис Рот: она уверена, что Феликс Хессен вернулся в дом, чтобы отомстить, или по какой другой причине, я не знаю. Она утверждает, будто снова слышит грохот в его квартире. Он двигает что-то у нее под ногами, как раньше. Она живет прямо над его прежней квартирой. На лестницах снова полно теней. Тех теней, что он притащил с собой много лет назад. Она снова слышит голоса, видит что-то, прямо как Лилиан. Это заразно. Там так жутко! Честное слово, господи… Мне кажется, я сама что-то замечала, и не раз. Но это просто ее совесть. Да, конечно, от всей истории так и разит готическими ужасами, но теперь ясно… Ясно, что случилось с Хессеном. И с его картинами.

— Ты помешалась?

— Послушай, выслушай меня. — Эйприл присела рядом с ним и крепко взяла за запястье обеими руками.

— Но…

— Просто послушай. Прошу тебя. Окажи мне любезность, Майлз. Просто выслушай меня.

Когда Эйприл завершила более-менее связный отчет о встрече с миссис Рот, Майлз откинулся на кровати, опершись на локти. Он смотрел на Эйприл, лицо его было непроницаемо.

— Теперь понимаешь? — спросила она, руки у нее до сих пор подрагивали от волнения.

— Господи, какая кошмарная история.

— Да. Это рассказ о жизни Хессена в затворничестве, который доказывает существование картин.

— Возможность существования. Всего лишь возможность.

— Но, Майлз!

— Утихомирься, дорогая. Просто остынь. Мне бы хотелось поговорить с этой миссис Рот самому, прежде чем делать какие-то выводы.

— Она не станет с тобой разговаривать, я уверена. И со мной тоже.

Майлз поднял брови:

— Но что ты обо всем этом думаешь? О тенях, голосах покойников из стен. По мне, так просто жуть какая-то. И ровно об этом же пишет Лилиан.

Эйприл улыбнулась, она была так взволнована, что ей хотелось кричать.

— Вот именно! Ты прочитал дневники? Скажи, что прочитал!

Майлз наморщил лоб.

— Прочитал. Сегодня на работе дочитал последнюю тетрадь с разборчивым почерком. Если честно, некоторые места я прочитал дважды. Но, милая, миссис Рот, наверное, сумасшедшая. Как и эта Алиса из числа «Друзей», заявляющая, будто знала художника. И как твоя двоюродная бабушка…

— Лилиан нисколько не похожа на Алису. — Тут Эйприл замолчала и обхватила щеки ладонями. — Господи, Алиса! Она говорила то же самое о несчастном случае. Алиса сказала, что с Хессеном произошла какая-то беда. Она точно знала его. Наверное, они обе встречали его после войны. Мне кажется, он сам себя покалечил.

— Ну что ты, дорогая!

— Почему бы и нет? Ты же профессионал! Разве Ван Гог не отрезал себе ухо? Хессен жил один, мучимый своими видениями, работал как ненормальный. Его разум разрушался. Разум, который с самого начала не был похож на разум обычных людей — ты сам говорил. Процесс шел. Он разговаривал сам с собой, кричал, проводил всякие там ритуалы, перемещаясь в иные места. Господи, должно быть, он перестал понимать, где он и что, и изуродовал себе лицо. Свое прекрасное лицо.