Пассажирка - Александра Бракен

Этта кивнула.

– Это не… это не самая простая вещь для обсуждения, – заметил он, на мгновение его голос заглушил треск грома. – Какое-то время я был слеп к настоящей роли, которую играл. Я говорил себе, что путешествовал не как слуга Джулиана, а как его брат, друг и защитник. Думаю, он видел во мне наперсника, но… я слишком уж возгордился. Осознание того, что главной моей ролью была роль лакея, снедало меня. Прямо перед его смертью я сказал, что больше не хочу путешествовать… что хочу вырваться из капкана нового рабства.

Айронвуд обещал мне положение, если я вернусь в лоно семьи… обещал чудо, приключение – можешь представить, как это звучало для четырнадцатилетнего мальчишки. Но свободы мне не давали. Мне давали распоряжения. Я не закончил обучение и не узнал расположение всех проходов, понимаешь… Теперь я думаю, Айронвуд боялся, что я пройду через них и где-нибудь исчезну.

Она понимала. Сайрус был искусным манипулятором. Он бы пообещал заарканить луну и принести ее Николасу, чтобы заставить путешествовать с Джулианом.

– Я хотел снова сделать этот выбор. Построить свою жизнь, почувствовать, что снова у штурвала, как чувствовал себя только с Холлами, когда плавал с капитаном.

– А что сказал Джулиан, когда ты сообщил, что хочешь выйти из игры? – спросила она.

Николас долго молчал:

– Он сказал, что я подписал контракт и никакая общая кровь не заставит ни одного Айронвуда досрочно расторгнуть его. Сказал, что, так или иначе, это мое предназначение, так уж заведено. Очень жаль, старина, и все. Я не верю, что у него было злое сердце, он просто был отравлен этими оправданиями, как и все остальные.

Этте захотелось взять его за руку, но, глядя на то, как сгорбились его плечи, не была уверена, что он хотел, чтобы его трогали.

– Я понял свою ошибку. Я собирался улизнуть от семьи, как только мы вернемся в восемнадцатый век, занять свое место в моем истинном времени и считал, что это получится, после того как мы возвратимся из… – Он снова умолк. – София до сих пор верит, что это я позволил ему упасть?

Отвечая, Этта поморщилась:

– Я сказала ей, что это невозможно.

– Да? – переспросил он, смахнув ветку в сторону. – Я ее не виню. Должно быть, вся семья знала, что я отчаянно хотел отделаться от контракта. Изгнание – довольно изящный, хотя и жесткий, способ достичь этого. Я… я даже гадал, вдруг что-то во мне позволило ему упасть, зная, какие будут последствия.

Она покачала головой:

– Нет. Как бы там ни было, даже София признает, что это был несчастный случай.

– Но она винит меня, – закончил он. – Да я сам виню себя. И я дурак, потому что, несмотря ни на что, он был мне братом. Я никогда не считал его никем иным и заботился о нем не меньше, чем Чейз, мой брат во всем, кроме крови. А вот для Джулиана все явно было не так.

Она попыталась вспомнить, что сказала София – что Джулиан настаивал, что он и все остальные должны думать о Николасе как о его брате, – но слова, должно быть, не так много значили, если за ними не стояло чувств.

– Это не делает тебя дураком, – фыркнула Этта, убирая мокрые волосы с лица. – Ты заслуживаешь и любви, и уважения.

Николас не подал вида, услышал ли он. На мгновение он поднял лицо навстречу дождю и молча двинулся вперед.

– Я должен был его спасти, – проговорил он после долгой паузы. – Когда я вернулся и не нашел тебя… сразу вспомнил то мгновение на горе. Оно сковало меня и не хотело отпускать, даже когда я понял, что с тобой все в порядке.

Приступ паники? – предположила она. Или отголосок страшного воспоминания? Тогда понятно, почему он так отреагировал.

– Все, что остается в итоге, – это уверенность, что я не смогу защитить тебя от каждой мелочи, и с этим трудно смириться, – объяснил он. – Но мне действительно жаль, что я сказал.

– Терпеть не могу, когда ко мне относятся, как к ребенку, – сказала она ему. – Знаю, ты не хотел меня обидеть, в твоем времени многое по-другому, но почти ничего не выводит меня из себя так быстро.

Он кивнул:

– Знаю, это было неразумно.

Этта пожала плечами:

– Поверь, мне не чужды неразумные мысли. Я провела добрую половину жизни в тайной уверенности, что я – ошибка и мама жалеет, что произвела меня на свет, что она из-за этого такая холодная, жестокосердная и ей невозможно угодить.

Но я знаю, что это не правда – когда я была младше, она вела себя… совсем по-другому. И она дала мне все, в чем я когда-либо нуждалась. За исключением, конечно, правды о путешествиях. – Этта подняла глаза и встретилась со взглядом Николаса. – Я никогда никому не говорила этого раньше. Не уверена, что позволяла себе выразить это чувство словами, даже в собственной голове.

– И теперь, когда ты знаешь правду… – начал он.

Этта, пробираясь через глубокую грязь и струи воды, заметила уголком глаза вспышку яркого цвета. Безо всякого предупреждения она присела и потянула Николаса за собой.

Удивленно буркнув, юноша приземлился на колени. Эттино внимание обострилось, сосредоточившись на точке перед ними, когда она немного поднялась, чтобы посмотреть поверх куста. Они шли вдоль края рва, стараясь держаться городской стены, хотя джунгли изо всех сил пытались ее скрыть. Но теперь Этта увидела вспышку чего-то нового. Девушка наклонилась вперед, раздвигая переплетенные листья и ветки: охристая одежда. Движение.

Люди.

Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, на что она смотрит. В ее время буддийские монахи носили яркие одежды: от шафрановой до цвета переспелого мандарина. На этих были тускло-желтые, забрызганные грязью; они прилипали к мужчинам, укрывшимся под скрытыми в тумане воротами на противоположном конце полуразрушенного моста.

– Думаю, это те ворота с мостом, о которых ты говорила, – прошептал Николас ей в ухо.

Она кивнула. Судя по всему, это был единственный сохранившийся путь через ров, но и его джунгли постепенно рвали на части.

Судя по всему, монахи обсуждали, что делать. Один из них махнул рукой в сторону джунглей, где они прятались, и Этта с Николсом распластались по земле.

– Мы не можем просто… пройти? – прошептала Этта.

Он поднял брови:

– Кто-нибудь из нас похож на здешних? Чем оправдано наше присутствие?

Ладно, справедливое замечание. Если путешествия во времени были искусством камуфляжа, она допускала, что объяснить их присутствие, особенно в такой одежде, в джунглях Камбоджи может оказаться трудновато.

– Мы путешествуем без стража, который может объяснить наше присутствие, – понизив голос, продолжил Николас, – и если они запишут, что видели нас, и эта запись сохранится…

Это может изменить историю. Может, всего лишь небольшая зыбь, но… Этта не хотела рисковать будущим никого из них.