Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева

Турецкие власти со своей стороны также позаботились о неучастии сербов в военных действиях. В декабре 1853 г. Порта предоставила Сербии ферман, где от своего имени, без каких-либо ссылок на договоры с покровительствующим двором, утвердила за княжеством все дарованные ему ранее права и привилегии. Гарантируя религиозные свободы своих православных подданных, Порта тем самым лишала Россию возможности выступить с одним из традиционных ее лозунгов и обеспечивала лояльность сербского населения. Российскому правительству пришлось признать тот факт, что ставка, сделанная лишь на поддержание принципов православия в Османской империи, оказалась недостаточной для приобретения стратегических союзников в лице славянских народов Турции. Мухину заранее стало известно о готовящемся документе, о чем он и предупреждал Петербург[596]. В свою очередь, ему об этом сообщил А. Симич, который весьма критически оценивал сам турецкий ферман, считая, что он «не значит ничего без гарантии России, даже при гарантии западных держав»[597].

Сербское руководство по-своему оценивало сложившуюся международную обстановку. Начальник дипломатической канцелярии Йован Маринович писал: «Чего ищет от нас Россия? – Чтоб мы остались нейтральными, пока война остается в настоящих размерах; а когда она сделается важнее, то и мы должны принять в ней участие, посылая волонтеров и т. п. Предположить торжество России над Европой может только человек, не желающий слушать внушений здравого смысла»[598]. Внутреннее положение страны также нашло отражение в записке Мариновича. «Нейтральность наша, – писал он, – признанная самою Турцией, есть уже великий шаг вперед, который ставит нас как бы на ступень независимой державы уже и потому, что эта нейтральность не есть установленная между нами только и Турцией, но вместе с тем и обязанность перед остальными державами, которую мы приняли на себя добровольно»[599]. Таким образом, анализ как внешнеполитической ситуации, так и обстановки в стране подводил сербское правительство к однозначному выводу о правильности занятой позиции в Восточной войне держав. С прежней ориентацией на Россию было покончено: «Если нарушим нейтральность в пользу России, то это будет значить, что мы жертвуем настоящим довольно обеспеченным положением из видов некоторого расширения пределов в случае победы России».

Внешнеполитическая ориентация сербского руководства не всегда находила понимание среди народных масс, в которых неизменно сохранялись традиции связей с Россией. Поэтому стихийное вооружение народа приняло достаточно большой размах, сербы готовы были оказать помощь русским войскам при их переходе через Дунай. Существуют отрывочные сведения о том, что российское правительство, со своей стороны, пыталось организовать партизанские отряды из сербов[600]. Этой предполагаемой военной акции опасались как турецкие власти, сосредоточившие значительные военные силы между Тимоком и Дунаем, так и австрийцы. Однако с развитием военных действий возможность реального выступления сербских отрядов уменьшалась. Поскольку театр военных действий переместился на восток, угроза австрийского вторжения исчезла и сербское ополчение было распущено. Европейская дипломатия прочно утвердилась в Сербии; имя российского государя исчезло даже из торжественных молебнов, посвященных датам освобождения страны[601]. Александр Карагеоргиевич поздравлял белградского пашу с падением Севастополя.

Заключенный в 1856 г. Парижский мир закрепил новое соотношение держав в Европе. Одним из аспектов складывающейся международной системы стало новое положение Сербского княжества, принятого под коллективное ручательство европейских государств. «Весьма замечательно, – отмечает русский исследователь М. И. Богданович, – что хотя ни в одном из прежних трактатов не упоминалось о покровительстве России над какою-либо частью подданных султана, однако же уполномоченные западных держав домогались отмены этого покровительства»[602]. Парижский мир не изменил реального положения княжества и не прибавил Сербии ничего по сравнению с Адрианопольским миром. О том же, что в случае победы России политические преобразования в этом регионе предполагались, говорит записка, составленная М. Д. Горчаковым в 1854 г. Николай I согласился с основными положениями этого документа. По мысли Горчакова, по окончании войны «можно будет сообразить преобразование управления княжеств с преобразованием управления Сербии и образованием Булгарии». «Все эти области, – полагал автор, – кажется, нужно будет подвести под одну общую систему, имеющую целью пользы России и собственное их благо»[603]. Гипотетически предполагая возможность общего покровительства европейских держав этим турецким провинциям, Горчаков прямо указывал на то, что подобное устройство «было бы для нас и для края в высшей степени вредно. Для нас, потому что при подобном положении дел влияние России вскоре совершенно бы исчезло; для края, потому что общее покровительство пяти держав открыло бы самое обширное поприще для интриг и партий»[604]. Безусловно, эти планы весьма неопределенны, и говорить о них можно лишь условно. Действительность же заключалась в том, что политическое влияние России в Сербии, слабевшее с каждым годом, было серьезно подорвано. В то же время положение Сербии упрочилось в результате ее включения в систему европейской политики.

Крымская война сильно ослабила позиции России в Европе, в том числе на ее южных границах и Проливах, а также на Балканах. В результате принятия коллективной гарантии для Сербии Россия была лишена своего векового преимущества – оказания покровительства единоверным подданным Порты. Заключенный мир закрепил на Балканах ту расстановку европейских сил, которая уже сложилась в предвоенные годы. России оставалось довольствоваться тем, что она получила, – положением равной среди держав-гарантов.

Вмешательство России во внутренние дела Сербского княжества не могло не вызвать негативной реакции со стороны сербского правительства. Деятельность последних российских консулов, пытавшихся руководить сербским князем, также не способствовала русско-сербскому взаимопониманию. Серьезное поражение России в войне, а также осознание Сербией своей новой роли в мире способствовали тому, что российское правительство вынуждено было искать пути к сближению с княжеством на принципиально новых основах.