Игра в куклы - Олег Кожин

Тот не реагировал. Там, где исчезла Розочка, тихо колыхалась зеленоватая ряска. Славка не кричал, не плакал, но губы его беззвучно шевелились. На ладони у него лежал какой-то яркий кругляш, в котором Жан не сразу признал глаз-пуговицу, сорванный черным когтем. Подошел чумазый, но решительный Ярик, потормошил друга за плечо:

– Славка, вставай! Надо идти!

Славка беспомощно перекатывал пуговицу с ладони на ладонь. Чувствуя себя живодером, Жан наклонился к его уху и прошептал сквозь стиснутые зубы:

– Если ты собираешься жевать сопли, значит, Розочка твоя погибла зря! Можешь остаться здесь и залиться слезами, и тогда следом за ней пропадут и твои родители!

Он хотел сказать что-то еще. Что-нибудь злое, едкое, мотивирующее, но не чувствовал в себе силы. Жану до чертиков хотелось присесть рядом с этим пухлым рыжим и нелепым в своей тоске по потерянной игрушке пацаном и по-настоящему, без дураков, пожалеть его.

Но Славка встал, стряхнув его руку, и точно сомнамбула затопал по тропе.

– Погоди! – крикнул Ярик. – Мы же не знаем, куда идти.

Славка мотнул головой:

– Этот… этот… убийца, – Славка выплюнул слово, как самое грязное ругательство, – он прибежал оттуда. Значит, мы уже почти на месте. Мы пришли. Мы уже пришли. – И тяжело зашагал, сминая чавкающий болотный ковер.

Деревянная катана оказалась довольно тяжелой. После битвы с Белым Лена хотела вернуть меч Славке, но тот словно погрузился в свое собственное Болото, в топкую трясину самоистязания. Весь их маленький отряд будто получил хороший удар под дых. Самопожертвование игрушки, глупой плюшевой игрушки совершенно идиотской расцветки, оставило след в каждом из них. Лене казалось, что она потеряла друга. Да-да, ни больше ни меньше.

Так, должно быть, люди чувствуют себя на войне, когда впервые сталкиваются со смертью. Когда понимают, что шутки кончились, да и не шутил никто, и с самого начала все было взаправду. Когда тот, с кем ты шагал бок о бок, внезапно исчезает из жизни. Резко, безвозвратно, оставляя о себе лишь фрагменты воспоминаний, пленка которых со временем рассыпается в прах.

– Я возьму? – Жан протянул руку. – Без обид, ты очень храбро билась, но у меня опыта побольше все-таки.

С неожиданным раздражением Лена сунула ему меч:

– Жан, ты можешь хоть сейчас не рыцарствовать?! Можешь без этой своей учтивости, без вежливости? Мать Тереза просто! Ах, юная дева, вы бились так храбро! Тошнит!

– Разве это плохо?

Он снова не обиделся. И от его простодушной прямоты раздражение испарилось, как одинокая туча на солнце.

– Нет. Пожалуй, ты прав, это совсем неплохо. Как думаешь, почему твой меч ему ничего не сделал? Они неуязвимы для железа?

– Вряд ли, – Жан с готовностью поддержал смену темы. – Тут другое. Мой меч хоть и не заточенный, но все же настоящий. Это не игрушка. Им, строго говоря, как любой тяжелой железкой и убить можно. А тут легко предположить, что в мире оживших игрушек и оружие должно быть игрушечным. – Жан ловко крутанул кистью – и неуклюжая деревянная катана рассекла воздух со свистом остро наточенного лезвия.

Лене вдруг захотелось поблагодарить его, сказать спасибо за смелость, самоотверженность, рассудительность и спокойствие. Без них она давно бы уже села на землю и зажмурилась. Каждый бы зажмурился, как испуганный ребенок, надеющийся, что кошмар закончится как-нибудь сам собой. Ей хотелось сказать, что она понимает, все понимает: уж кто-кто, а Жан мог и не идти, это не его дело, не его родителей увела неведомая жуткая сила. Но он пошел, более того, повел их, и ведет до сих пор, и держит лицо, хотя наверняка и сам напуган и растерян. Ей хотелось сказать, что его рыцарство не глупость, не блажь, не игра. Оно настоящее, хотя не так давно Лена думала, что такое существует только в книжках. И еще почему-то хотелось рассказать про тучку плохого настроения, испаренную солнцем… солнцем… солнц…

Спрятав лицо в ладонях, Лена громко чихнула. Даже слезы выступили. Она проморгалась, щурясь на яркое солнце, смахнула капельки с уголков глаз. И чуть не закричала от счастья, от вида лучей, продирающих тучи мягкими желтыми пальцами. Налетел ветер, настоящий ветер вместо гнилостных болотных испарений, принесший аромат цветущего луга и мокрого леса. Небо расступилось, развело насупленные брови, посветлело лицом. Каменная дорога выбежала к центру лабиринта.

Пружинистый дерн сменился твердью. Пологий каменный берег, покрытый голубоватым мхом, тащился ввысь. Там и тут пробитый соснами, он напоминал шкуру древнего ящера, утыканную стрелами великанов. Поневоле Лене вспомнились их дачный «хребет дракона», дежурные шуточки папы, театральное хмыканье мамы, тряская дорога и дребезжание микроавтобуса. На глаза навернулись слезы. И в этот раз отнюдь не от солнца.

– Вот мы и добрались, – глухо сказал Славка.

– Соберитесь. Ваши родители близко, но мы их еще не спасли. Если мне не изменяет память, нам придется пообщаться с чуваком, умеющим кидать огненное копье, и человекоподобным крокодилом. И это только те, о ком мы знаем.

Жан не обращался ни к кому конкретно, но все поняли, кого это касается. Славка даже зарделся. Проходя мимо него, Лена взлохматила рыжие волосы, отчего Славка покраснел еще больше, став похожим на перезрелый помидор.

Вверх по острову – почему-то Лену не отпускала уверенность, что это остров, – уходила едва видимая тропинка. То теряясь среди валунов и кустов можжевельника, то вновь выныривая, петляла меж мачтовых стволов старых сосен. После Болота здесь дышалось легко и охотно, полной грудью. Лене казалось: взлетит она по тропинке, на самую вершину холма – и даже не запыхается. Однако идти приходилось медленно. Впереди Жан, сканирующий окрестности внимательным взглядом. За ним Лена, с бесполезным фонариком в руке: не убирала его в рюкзак только потому, что тяжесть черного металлического корпуса придавала уверенности. Дальше плелся погруженный в невеселые мысли Славка. А замыкал колонну очень серьезный и сосредоточенный Ярик.

В этом небывалом, фантастическом путешествии Лена впервые взглянула на брата по-новому. Это было неожиданно, но оказалось, что в семье повзрослела не она одна. Ярик вытянулся, окреп, неопределенно-детские черты лица все больше затачивались под папу. Лена представила Ярика в очках и улыбнулась.

«Надо, что ли, в кино его сводить, когда выберемся, в «макдак» вместе – или куда там еще? – подумала она. – Или поговорить. Позвать в мою комнату, забраться на кровать, по-турецки поджав ноги, и болтать, как раньше, болтать обо всякой ерунде и пустяках, которыми наполнена жизнь. Просто поговорить, когда выберемся. Если выберемся».

Верхушка холма подобралась незаметно. Шаг, другой, перепрыгнуть через мшистый валун – и перед ними разлеглась огромная поляна, отороченная сосновым лесом. Среди невысокой травы поднимали голову яркие, совсем не весенние цветы. Лена бы не удивилась, узнай она, что здесь и сейчас цвели одновременно и весенние, и летние, и даже те, что не растут в Карелии, а может быть, и в мире. Гудели тяжелые, полные меда шмели. Купаясь в солнечном свете, танцевали легкомысленные бабочки. И вся эта пастораль никак не укладывалась в голове. Разве может Зло существовать при свете дня в столь прекрасном месте?! Мрак, могильные склепы, старые погосты, замки с призраками, как на альбомах ее любимых готических групп – там Злу самое место. Что дальше? Вампиры отражаются в зеркалах и любят солнечные ванны? Видно, даже Злу не нравится быть заложником стереотипов.