Мой любимый враг - Салли Торн

Руки у меня скрещены на груди, из ушей едва не валит пар со свистом.

– С какими девушками?

– Они все… в какой-то момент давали понять, что моя личность не…

– Не – что?

– Просто я не такой замечательный, чтобы быть со мной.

Даже утюг шипит от возмущения.

– Кто-то хотел тебя только из-за твоего тела? Тебе так и сказали?

– Ага. – Джош по новой проглаживает манжету. – Это должно льстить, верно? Поначалу я полагал, что так и есть, но то же самое повторялось раз за разом. И вообще, вовсе не приятно постоянно слышать, что ты непригодный для серьезных отношений материал. – Джош склоняется над рубашкой и проверяет, нет ли следов от утюга.

Наконец-то я понимаю смысл кода, заключенного в модельках машин. Пожалуйста, пойми меня. Настоящего.

– Знаешь, что я думаю, по-честному? Ты все равно был бы восхитителен, даже если бы выглядел как мистер Бексли.

– Так ли ты в этом убеждена, Печенька?

Джош тихо улыбается и продолжает гладить рубашку. Меня потряхивает от необходимости объяснить ему то, что я сама еще не до конца понимаю. Точно знаю одно: мне больно думать о его пренебрежительном отношении к столь важной части самого себя. Я решаю меньше смотреть на него как на объект страсти и отворачиваюсь, пока он надевает рубашку. Она голубая, как яйцо малиновки.

– Мне нравится эта рубашка. Она, гм, очень подходит к тому, что я собираюсь надеть. – Глядя на платье, я морщусь. Подхожу к своей сумке и роюсь в ней – ищу помаду.

– Можно посмотреть? – Джош, не затянув до конца галстук, берет у меня из руки тюбик и читает надпись на донышке. – «Огнемет». Лучше не придумаешь.

– Ты хочешь, чтобы я приглушила ее? – Я копаюсь в косметичке в поисках чего-нибудь подходящего.

– Мне жутко нравится этот твой красный цвет. – Он целует меня в губы, пока я не начала их красить. Потом следит за тем, как я наношу помаду, размазываю ее, водя губой по губе, снова подкрашиваю. К тому моменту, как процедура заканчивается, у Джоша такой вид, будто он что-то пережил. – С трудом могу вынести, когда ты это делаешь, – выдавливает он из себя.

– Волосы поднять или распустить?

Джошу как будто больно. Он собирает мои локоны в руку и говорит:

– Поднять. – Потом дает им упасть и снова набирает полные пригоршни, будто это снег. – Распустить.

– То есть половину поднять, половину распустить. Перестань метаться, ты заставляешь меня нервничать. Почему бы тебе не пойти вниз и не опрокинуть стаканчик в баре? Принять внутрь куража в жидком виде. До церкви я нас довезу.

– Спускайся вниз минут через пятнадцать, ладно?

Джош уходит, и номер наполняется тишиной, как воздушный шарик. Я сажусь на кровать и смотрю на себя. Волосы рассыпаны по плечам, рот – маленькое красное сердечко. Вид у меня полубезумный. Я скидываю пижаму, надеваю утягивающее белье, чтобы сгладить все неровности тела, пристегиваю чулки и смотрю на свое платье.

Я собиралась купить что-нибудь приглушенно-синее, что можно будет надеть еще раз, но, увидев голубое платье цвета яйца малиновки, поняла: именно оно мне и нужно. Оттенка, лучше подходящего к цвету стен спальни Джоша, не найти, сколько ни старайся.

Продавщица убедила меня, что платье мне очень идет, но Джош потирал ладонью лицо так, будто понял, что имеет дело с полной психопаткой. Это отрицать невозможно. Я практически одеваю себя в цвет его спальни. Совершив несколько конвульсивных движений, я застегиваю молнию.

Пользоваться лифтом я не стала. Решила спуститься по спиральной лестнице. Будет ли у меня еще такая возможность? Жизнь стала казаться мне одним большим шансом превратить каждый мелкий штрих в воспоминание. Я спускаюсь вниз по спирали к сидящему у бара прекрасному мужчине в костюме и бледно-голубой рубашке.

Он поднимает глаза, и, взглянув в них, я вдруг ощущаю такую робость, что едва могу переставлять ноги. «Психопатка, психопатка», – шепчу самой себе, вставая перед ним и кладя локоть на стойку.

– Как ты? – спрашиваю я с трудом, но Джош не отвечает, только смотрит на меня. – Знаю, выгляжу психичкой, которая оделась в цвет стен твоей спальни.

Я застенчиво одергиваю платье. Оно в ретростиле, как для выпускного вечера, вырез глубокий, заужено в талии. Улавливаю запахи ланча, который подают в ресторане отеля, и мой живот жалобно подвывает.

Джош качает головой, мол, я идиотка.

– Ты прекрасна. Ты всегда прекрасна.

Удовольствие от этих трех слов теплом разливается в груди, и тут я вспоминаю о манерах.

– Спасибо за розы. Я ведь тебя так и не поблагодарила? Мне они понравились. Еще никто никогда не присылал мне цветов.

– Красные, как твоя помада. «Огнемет». Я никогда не чувствовал себя таким куском дерьма, как тогда.

– Я простила тебя, помнишь? – Я делаю шаг вперед и встаю между его коленями, беру в руку стакан. Принюхиваюсь. – Вау, чистый кул-эйд[8].

– Мне это нужно. – Он осушает стакан не моргнув глазом. – Я тоже никогда не получал цветов.

– Все эти глупые женщины понятия не имеют, как правильно обращаться с мужчинами.

Я все еще возбуждена недавними откровениями Джоша. Конечно, сорок процентов времени он упрямый, расчетливый, неуступчивый осел, но шестьдесят процентов – полон юмора, обходителен и раним.

Кажется, я сама наглоталась кул-эйда[9].

– Готова?

– Пошли.

Мы ждем, пока не пригонят машину. Я смотрю на небо:

– Говорят, дождь в день свадьбы – это к удаче. – После нескольких минут, проведенных за рулем, я кладу ладонь на подскакивающее колено Джоша. – Пожалуйста, успокойся. Я не понимаю, что тут такого.

Он не отвечает.

Маленькая церковь расположена в десяти минутах езды от отеля. На парковке – стая холодных с виду женщин в платьях пастельных тонов. Обхватив себя руками за плечи, они пытаюсь приструнить своих мужчин и детей.

Я тоже вот-вот съежусь от холода, но Джош сгребает меня в охапку и сразу заводит внутрь, бросив на ходу: «Привет, поговорим позже» – нескольким родственникам, которые удивленно здороваются с ним, после чего мельком оглядывают меня.

– Ты грубишь. – Я улыбаюсь всем, мимо кого мы проходим, и пытаюсь держаться своей линии.

Джош поглаживает пальцем тыльную сторону моего запястья. Он вздыхает, командует: