Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - Александр Во

У себя в номере в роскошной гостинице Savoy Baur en Ville в Цюрихе Пауль снова и снова прокручивал в голове эти вопросы. Он знал, что если вернется в Рейх, где ему запрещено выступать и преподавать и где у него забрали опеку над его детьми, его арестуют и посадят в тюрьму. Не было смысла пытаться вернуть средства и имущество, оставшиеся позади. Нужно подумать о той части, которая осталась вне Рейха, в Швейцарии. Но он хорошо знал, что его долю в Wistag Fund нельзя выделить без согласия остальных бенефициаров и директоров фонда, куда входили его сестры, брат в Англии, племянники и племянницы (самый важный — Джи Стонборо в США), Макс Зальцер и финансовый поверенный семьи Антон Гроллер. Еще одна, более серьезная проблема заключалась в том, что власти в Берлине знали о фонде и требовали перевести его в Рейхсбанк.

Необходимо время, чтобы заручиться согласием всех сторон, а Паулю нужно было найти какой-то способ оплатить свои растущие счета в гостинице и позаботиться о Хильде и детях в Италии. С молчаливого согласия господина Хайнца Фишера, швейцарского концертного промоутера, в Цюрих пригласили выступать немецкий струнный квартет, и таким образом Паулю из Вены привезли ценные инструменты: две скрипки — одну работы Страдивари, другую Гваданини, альт Амати и виолончель Руджери. Когда музыканты пересекали границу в Хаслахе, никто не заметил, что они везут в футлярах чужие инструменты. Не заметили и того, что музыканты возвращались в Рейх с инструментами более дешевыми, чем те, с которыми они уехали. Неизвестно, что получили господин Фишер и музыканты за это рискованное предприятие, как осталась неизвестной и судьба двух скрипок (возможно, сами инструменты и были наградой контрабандистов), но в октябре 1938 года Пауль отнес альт и виолончель швейцарскому производителю скрипок Штюбингеру, который оценил каждый инструмент в 18 000 франков. Быстрая продажа принесла ему временное финансовое облегчение.

С деньгами или без, Пауль не собирался оставаться в Швейцарии надолго, и даже если бы он хотел там остаться, вряд ли швейцарские власти продлевали бы его визу бесконечно. В Цюрихе, как и по всей стране, жители были нервными ксенофобами. Страх немецкого вторжения и негодование по поводу растущего потока беженцев из Рейха заставили власти ужесточить пограничный контроль и с октября 1938 года проставлять в паспорта всех евреев красную букву J. Весь год солдаты СС, следуя приказу освободить отечество от оставшихся евреев, физически выталкивали их за границу. Швейцарские власти, со своей стороны, раздраженно заталкивали их обратно.

Для Пауля, который считал, что у него наиболее еврейская внешность в семье, рост антисемитизма в Швейцарии означал, что это плохое убежище, и в начале августа он обратил взор на Америку. Он знал, что добраться туда будет нелегко. Как и любое иностранное правительство (за исключением Санто-Доминго), американское отказывалось увеличить квоту на иммигрантов из Германии, несмотря на международный кризис. Паулю пришлось поднять связи, и в письме Марге Денеке, когда он наконец определился с планами на поездку, он признался: «У меня есть билет на корабль в Нью-Йорк, но мне не удалось бы заполучить его без особого покровительства»[441].

Это покровительство заключалось в двух приглашениях на работу из Америки: первое от Кливлендского оркестра — выступать под руководством их главного дирижера, Артура Родзински, а второе — работать без гонорара на факультете Вестчестерского отделения Школы музыки Дэвида Маннеса в Нью-Рошелле. Оба учреждения предпринимали отчаянные усилия, чтобы помочь оказавшимся в бедственном положении еврейским музыкантам получить визы в Америку, и школа Дэвида Маннеса отправляла предложения о неоплачиваемой работе многим, включая сына Хелены, музыковеда Феликса Зальцера. Два года, со времени ошеломительного успеха их концерта в 1936 году на фестивале в Зальцбурге, Родзинский обещал Паулю прислать приглашение в Кливленд. В Америке дирижер находился на пике славы, и его приглашение, дошедшее до Цюриха в середине сентября, сыграло решающую роль в организации трансатлантической поездки Пауля.

В ноябре 1938 года Хильда с дочерьми и фройляйн Ролли наконец-то въехали в Швейцарию по временным визам. Пауль приветствовал их в Цюрихе новостями, что он через неделю едет в Америку. Двадцатидвухлетняя полуслепая Хильда, вдалеке от своих скромных корней на Штанкагассе в Раннерсдорфе, осталась на попечении швейцарского адвоката, которому поручили обеспечить ее средствами и поселить в съемную квартиру во франкоязычном городе Монтрё на западном берегу Женевского озера. Здесь 28 ноября Пауль попрощался с Хильдой и детьми, не осознавая до конца, что он их не увидит больше полутора лет.

Корабль вышел из Гаврского порта 1 декабря, он делал остановки в Саутгемптоне и Кове в Южной Ирландии, а 9 декабря прибывал в Нью-Йорк. Марга написала Паулю в Цюрих, спрашивая, смогут ли они увидеться в Англии. «К сожалению, невозможно!», — ответил он, но:

Они действительно увиделись, причем уже через неделю, 3 декабря. Пауль прислал телеграмму, в которой говорилось, что ему не разрешат выйти на берег в Саутгемптоне, но она может подняться на борт и встретиться с ним там, прежде чем корабль отплывет в Ирландию. Марга нацарапала сестре записку на коричневом бумажном пакете на кухне:

Лена не пришла, она все еще считала, что у Пауля плохие манеры и дурной характер, и не могла простить ему внезапных вспышек гнева на друзей, так что Марга поспешила в Саутгемптон одна. Ее старый друг нервно ходил туда-сюда. Позже она писала: