Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Интересно, что еще по дороге из Тушина под Смоленск, «миновав Дорогобуж», послы польских наемников повстречали королевских комиссаров. Но, как писал Николай Мархоцкий, тушинцы отказались отвечать на расспросы. На обратном же пути тушинское посольство даже смогло обогнать королевских комиссаров. Их задержал в Можайске небезызвестный воевода князь Григорий Петрович Шаховской, сопротивлявшийся движению к Москве большого отряда, охранявшего королевское посольство. Главная же причина состояла в том, что и русским тушинцам было не по нраву активное влияние короля на ход событий под Москвой. В итоге от королевских комиссаров был отправлен вперед гонец Ян Ловчавский Добек. Он, по воспоминаниям Николая Мархоцкого, въехал в Тушинский лагерь вместе с теми послами, которые ездили от польских наемников из Тушина под Смоленск: «Прибыли мы в свой обоз прежде господ комиссаров, был с нами и пан Добек. Выслушав нас, стали все обсуждать: принимать королевских комиссаров или нет, – ибо в ответ на вторжение короля войско заключило союз: встать при Дмитрии и не вступать ни в какие переговоры, если кто-нибудь захочет их вести иначе, нежели как с царем Дмитрием» [294].

Для всего тушинского воинства настал час выбора: продолжать поддерживать «царя» и «царицу», чтобы получить выслуженные злотые по взятии Москвы (которую еще нужно было отвоевать), или переходить на службу более кредитоспособного короля. В последнем случае можно было получить хотя бы часть денег и, кроме того, не подвергаться угрозе конфискации имущества и объявления преступниками на родине. Перед новым выбором стояли и русские сторонники самозванца. Они пытались упредить послов, чтобы те отправили свое посольство сначала к «царю Дмитрию». Но посланцы короля, устроившие аудиенцию тушинским боярам, четко дали понять, что у них нет «никакого дела» к их государю.

Марина Мнишек в письме от 30 ноября (10 декабря) также призывала королевского комиссара Станислава Стадницкого вести переговоры напрямую с «царем Дмитрием», а не с тушинским «рыцарством». Однако она выбрала не вполне удачный тон. Марину должно было бы насторожить, что даже близкий к Мнишкам человек называл ее уже не «царицей московской», а «воеводенкой сандомирской». Она же дала волю гневу, выговаривая Станиславу Стадницкому. Марина Мнишек совершенно не понимала, почему она должна отказываться от своего непризнанного королем царского титула. Вместо этого она рассуждала о божественных путях, ведущих к счастью, и сделала в письме соответствующую собственноручную приписку: «Кого Бог осветит, тот будет, несомненно, и по праву сиять. Не потому солнце не ясно, что его иногда закрывают черные тучи» [295].

В Тушине возникло две партии: противников и сторонников перехода на службу к королю. Первую возглавлял гетман князь Роман Ружинский, предлагавший «держаться недавно заключенного союза и присяги», то есть не покидать «царя Дмитрия». Но король Сигизмунд III принял меры, чтобы нейтрализовать его сторонников. В Тушино приезжало из-под Смоленска немало людей, намеренно распускавших слухи о большой королевской казне, возбуждавшей наемников, давно не видевших никаких денежных выплат. Вторая партия, хотевшая переговоров с королем, имела главную поддержку у гетмана Яна Сапеги, засылавшего своих эмиссаров и к королю под Смоленск, и в Тушино. По словам Николая Мархоцкого (он был в первой партии), гетман Ян Сапега пригрозил, что если переговоры не начнутся, то «его хоругви уйдут и запишутся на королевскую службу» [296]. Через пару месяцев ситуация зеркально переменится, и уже гетман князь Роман Ружинский будет проводником королевской политики, а гетман Ян Сапега станет поддерживать Марину Мнишек, для которой переход тушинцев под руку короля означал крах всех ее честолюбивых намерений.

4 (14) декабря 1609 года королевские комиссары во главе со Станиславом Стадницким прибыли в Тушино. Гетман князь Роман Ружинский вынужден был согласиться на то, чтобы их «пропустить и выслушать». Сохранился отчет о приеме комиссаров и начале переговоров, включенный в дневник королевского похода под Смоленск. Въезд послов в Тушино был обставлен очень торжественно. Сама процессия, состоявшая из комиссаров, их огромной свиты в 3800 человек «пехоты» и 400 «отборных копейщиков», представляла собой внушительное зрелище. Важность происходившего была подчеркнута особым церемониалом посольских встреч: первым на подъезде к Тушинскому лагерю королевских комиссаров встретил полковник Александр Зборовский, затем – гетман князь Роман Ружинский (его везли на санях по причине болезни) и брат Марины Мнишек – саноцкий староста Станислав Мнишек. Брат заранее приехал из-под Смоленска уговорить сестру принять волю короля, но не преуспел в этом. И наконец, уже «при въезде в лагерь» послов приветствовал боярин «царя Дмитрия» Иван Плещеев (по другим сведениям, на встрече был еще «боярин» Федор Унковский). Но это ничего не изменило, королевские комиссары проехали мимо царских палат. «Царь Дмитрий» и царица Марина смотрели «с крыльца в окно, так что их хорошо было видно», надеясь, что королевские комиссары в последний момент изменят свое решение и, соблюдая этикет, отдадут им должное. Но этого не произошло. В своем отчете королю Станислав Стадницкий и его товарищи назвали царя «вымышленным Дмитрием». Отметили королевские комиссары в своем отчете и презрительный взгляд «царицы» (Марине удалось-таки отстоять свое право на такое именование), смотревшей на них «absque respectu quovis» [297].

Королевские комиссары остановились у «пана гетмана», где начались трехдневные обеды, на которых «знатно пили» и убеждали посланников короля вступить в переговоры с «цариком». Но все было тщетно, у посланников были полномочия говорить только с самим «рыцарством» и московскими боярами. 10 (20) декабря 1609 года, после воскресной заутрени, несмотря на разыгравшуюся непогоду, за лагерем собрали «совет» или войсковое собрание. Для послов специально устроили скамьи, чтобы они могли сидеть, представляя короля. Глава посольства перемышльский каштелян Станислав Стадницкий обратился с речью к тушинскому воинству. Он объяснял, что уже одно избиение поляков, приглашенных в Москву на свадьбу царя Дмитрия Ивановича, и задержка послов Речи Посполитой были достаточным поводом для начала войны. Но обращение царя Василия Шуйского к «Каролусу Зудерманландскому» дало шведам средства для продолжения борьбы в Лифляндии. В случае поражения рыцарства под Москвой открывалась «дорога для вторжения» в Речь Посполитую, чего король допустить не мог. Поэтому всем польским наемникам предлагалось вернуться на королевскую службу. Короткую ответную речь «пана Войтковского» все выслушали стоя, в том числе перемышльский каштелян Станислав Стадницкий, гетман князь Роман Ружинский и все воинство. Тушинские наемники благодарили короля за присылку посольства и изъявили свое желание и в дальнейшем делать добро для «родины» и «родного государя». По посольскому отчету, отправленному королю Сигизмунду III под Смоленск, «знатнейшие были довольны речью, но другие или не хотели понять ее, или, наконец, не дослышали ее и потому не понимали, поэтому требовали от послов их инструкции. Послы дали им пункты – изложение причин прибытия посольства и вступления короля в эти страны». Получив «пункты» и поняв, что король Сигизмунд III готов обсуждать с ними условия помощи их «предприятию» и заплатить деньги хотя бы за одну четверть года, тушинцы на следующий день созвали еще одно совещание.