Есть, господин президент! - Лев Гурский

– Яночка, все намного сложнее, – качнул головой Лаптев. – Они отморозки, да. Натюрлих, как сказал бы мой тезка Макс. Однако дело не только в них. Подробностей я тебе, извини, всех разглашать не стану, но, прикинь сама, история выходит очень странная. Ни австрийская секретная полиция, ни их соседи – немцы, чехи, итальянцы, швейцарцы – никто понятия не имеет, кому понадобилось грабить неофициальный музей Гитлера в Линце.

– Чего ж тут беспокоиться? – удивилась я. – Радоваться надо. Наверняка у ублюдков какие-то внутренние разборки между собой, и пусть себе грызут друг друга. А музейчик тот я бы вообще сожгла.

– Заведение мерзопакостное, слов нет, – согласился Макс, – но, говорят, более-менее тихое, без претензий на Четвертый Рейх. Три жалких комнатенки, дюжина пыльных витрин, а подлинников в экспозиции – только два: его золотой партийный значок и та самая страница на латыни, недавнее их приобретение. Если бы сперли значок, было бы хоть понятно, но кому нужен бумажный лист? В общем, все это сильно смахивало на чью-то большую провокацию, как будто кто-то хотел поставить на уши всех европейских наци – причем затея отчасти удалась…

Макс замолчал и опять потрогал пальцем пластырь на щеке.

– А что дальше? – нетерпеливо спросила я.

– А дальше ты сама знаешь. «Мерседес» в Кессельштейне. Труп без документов. Листок в кармане пиджака. Случайно подворачивается умник Макс-Йозеф Кунце, который решает, что листок стоит дорого, а вся книга еще дороже. Он садится на мотоцикл – и в Москву.

– И он все вот так взял и рассказал ФСБ? – не поверила я. – Про Парацельса, про свои библиотечные изыскания? Сам раскололся? Добровольно? Ой, Макс, я чувствую, ты опять темнишь…

– Сам и добровольно, – усмехнулся Лаптев. – Почти. У нашей конторы на Западе очень плохая репутация, и порой это приносит пользу. Тем более, когда имеешь дело с любителями. Тебе надо сурово прищуриться, вытянуть палец, сказать: «Кей-Джи-Би!» – и зарубежный клиент, дрожа от страха, начинает говорить. Словом, через неделю я выучил всю его историческую ерунду насчет «Магнус Либер Кулинариус», которую будто бы можно найти в Москве, и…

– Ничего не понимаю, – приостановила я его взмахом руки. – Макс, извини, я сегодня тупа. Давай-ка еще раз с предыдущей цифры. Если вы считали все ерундой и никакой книги в Москве нет, зачем нанимать меня для ее поисков? Вам деньги некуда девать?

– Это не мы хотели нанять тебя, а подлинный Макс Кунце, – напомнил мне Лаптев. – Это его была идея – искать манускрипт. Это он, а не я выловил тебя из Интернета, так что мне оставалось просто следовать его плану. Была, правда, одна загвоздка: я не знаю немецкого. Но ведь и ты его не знаешь, верно? Кунце с тобой все равно собирался общаться по-русски. Поэтому здесь у меня сложностей не было. Легкий акцент, пара немецких словечек – и я уже из Кессельштейна… А вот с книгой, тут, Яна, наоборот, – дело оказалось сложнее, чем я думал. То есть вначале все выглядело проще простого, а потом начало запутываться…

Макс сделал долгую паузу. На его лбу выступил целый горный массив из морщинок и мелких складок, отчего вид у капитана сразу стал озадаченный и забавный – как у молодого ученого тюленя.

– Что в чем запуталось? – Я невежливо ткнула тюленя в бок. – Раз начал, то уж договаривай, не тяни резину. Ты хочешь сказать, что сперва в историю с книгой не верил, а затем вдруг поверил?

Мой тычок вывел его из ступора. Пришлось Максу договаривать.

– Не то чтобы я совсем поверил, – медленно подбирая слова, сказал он, – но… Видишь ли, Яна, нападение на Окрошкина плохо вписывается в общую картину. Что-то не сходится. Какое-то звено мы упустили… И потом еще эти пирожные, по древнему рецепту Парацельса… Ты ведь тоже заметила, как они подействовали на твою кошку? На самом деле ты же Пулю не дрессировала?

– Ни секунды! – открестилась я. – С какой стати мне мучить родную кису? Мы же не в цирке. Пульхерия знает, где ее чашка и где туалет – и все, хватит с нее цивилизации.

– Именно так я и подумал. – Лаптев кивнул. – Мне все больше кажется, что мой тезка Кунце сам кое-что не знает о той чертовой книге. Или забыл мне рассказать… а может, просто побоялся, что я его приму за психа. Жаль, не удастся допросить его еще раз. Сейчас уж, наверное, папа грузит его в санитарный самолет – долечиваться на родине. Подальше от Лубянки. Хорошо еще, старик Кунце не поднял скандала – чтоб не осложнять наших дипотношений в день первого визита их герцога в Москву… Впрочем, для тебя это все неважно. Ты ведь теперь тоже свободна.

Макс вытащил из кожаной сумки пачку тысячерублевых купюр, перетянутых резинкой, калькулятор и две бумажки, смахивающие на ведомости. Деловито понажимал кнопочки. Что-то вписал в одну из бумажек. Отсчитал часть купюр, освободив их из-под резинки. А затем пододвинул мне деньги, ведомости и шариковую ручку.

– Распишись здесь и здесь. – Лаптев дважды показал пальцем. – Сначала за твой гонорар, я пересчитал евро в рубли по курсу. Три дня твоей работы оплачены, как договаривались… А сейчас вот тут поставь автограф – насчет ответственности за неразглашение. Извини, Яночка, это наша стандартная форма, не я ее придумал…

Я без колебаний расписалась, где надо, добросовестно пересчитала банкноты, сложила их в сумочку и с улыбкой сказала Максу:

– Мерси. Люблю аккуратность в бухгалтерии. Надеюсь, ваша контора и дальше не кинет меня при финансовых расчетах. Ссоры со мной из-за денег – самое противное, учти на будущее… Ладно, пора собираться. Ты не забыл, что мы сегодня едем в больницу к Адаму Васильевичу?

Лаптев захлопал глазами. Лицо его перестало быть озадаченным и сделалось очумелым. Ура-ура. Думаю, я смогла наконец взять у капитана маленький реванш за три дня его непрерывной лжи.

– В каком смысле «дальше»? – изумленно выдохнул он. – Что значит «на будущее» и «едем»? Погоди, Яна, что-то я в толк не возьму. Ты же сама мне только что… Ты… Ты… Ты это серьезно? Ты хочешь мне сказать, что передумала? Что все-таки не отказываешься с нами работать? Уже зная, что я не мирный Макс Кунце из Кессельштейна, а скверный Макс Лаптев из ФСБ?

– Ничего я не передумала, – тоном гордой леди Гамильтон объявила я. – С чего ты, собственно, взял, что я вообще хотела отказаться от работы? У меня и в мыслях такого никогда не было. Ну да, Кунце меня устраивал больше, чем ты в обнимку с вашим железным Феликсом. Но я, в отличие от некоторых, не привыкла менять решений. Я не бросаю начатое на полдороге. И уж тем более сейчас, когда пострадал Окрошкин – скорее всего, из-за нас…

На одураченного Лаптева приятно было смотреть: хоть мелкий и символический, а все-таки праздничек для моего самолюбия.

– Так чего же ты мне целый час закатывала тут истерику? – с обидой спросил он. – Зачем тогда в щеку вцепилась, как кошка?

– Одно другому не мешает, – любезно ответила я ему. – Терпи, казак. Во-первых, у меня принцип – не оставлять вранье безнаказанным. Во-вторых, я дама чувствительная и мне тоже нужна разрядка. Ну и психология играет какую-никакую роль. Это в-третьих. Чем сильнее ваш брат ощущает вину, тем легче вас обламывать. Неужели твоя жена этим не пользуется? Да если бы не моя буйная истерика, ты бы мне и половины из всего не рассказал. Что, нет? Напрягись и прояви честность. Рассказал бы? А? Макс в задумчивости почесал затылок.