Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

11 февраля. Понедельник. Во время приема моего в канцелярии Военного министерства приехал от князя Болгарского адъютант (болгарин Увалиев) с вопросом, застанет ли меня князь дома завтра между 3 и 5 часами. Я отвечал, что в эти часы буду занят, но постараюсь сам зайти к нему после утреннего доклада у государя.

В заседании Государственного совета великий князь Константин Николаевич сделал предложение поднести государю, в день 25-летнего юбилея его царствования, адрес от Государственного совета. Заседание было очень непродолжительное.

После заседания было у меня длинное совещание по вопросу о предстоящих действиях в Закаспийском крае. Прочли прежде всего записку графа Гейдена, в которой выставлены все невыгоды и бесплодность наших действий в этом крае, и, в заключение, предлагалось не только ничего там не предпринимать, но даже совсем очистить Закаспийский край. С таким мнением никто, конечно, из участвовавших в совещании не согласился; напротив, многие убедительно доказывали, что всякий шаг назад в Азии был бы гибельным; что даже остановиться нельзя без больших опасений в виду предприимчивости и наступательной политики Англии. Дельнее всех говорили Скобелев и Обручев. Значительное большинство высказывалось в том смысле, что на первое время задачей нашей должно быть прочное устройство базы на линии Чат – Кизыл-Арват. Однако же мы не успели договорить до конца и отложили окончание совещания на завтра.

12 февраля. Вторник. Государь при докладе моем объявил мне для внесения в приказ о новых назначениях графа Лорис-Меликова и князя Дондукова и об увольнении генерала Гурко от должности петербургского временного генерал-губернатора. Никаких объяснений при этом дано не было, так, будто я уже должен знать всё, что было решено без меня. На вопрос, был ли я вчера в совещании, я ответил, что у меня было особое совещание по азиатским делам. После моего доклада вошел Гирс без портфеля; князь Горчаков совсем не явился. Затем вошел генерал Дрентельн, в присутствии которого государь опять повторил о внесении в приказ новых назначений.

Прямо от государя зашел я к князю Болгарскому, но, заметив, что он уже торопился идти к завтраку, оставался у него недолго; мы сговорились, что он приедет ко мне в пятницу.

Опять было совещание по вопросу о предстоящих действиях в Закаспийском крае. Мы все пришли к заключению, что в нынешнем году задача наша должна заключаться в прочном утверждении на линии Кизыл-Арвата и в устройстве железнодорожного сообщения этого пункта с Красноводском. Много было споров. Граф Гейден остался при своем прежнем мнении.

Во время совещания заехал ко мне Сабуров; я принял его в особой комнате. Он прочел мне переделанную редакцию проектированных условий нового тройственного союза.

Вечером государь уехал в Лисино на охоту.

13 февраля. Среда. Утром продолжительное заседание в Военном совете. Вечером, в 10 часу, ездил на станцию Московской железной дороги встречать великого князя Михаила Николаевича, который со своею семьей приехал в одном поезде с государем, возвратившимся с охоты. Затем был на бале у французского посла Шанзи; впрочем, только показался хозяевам и сейчас же уехал.

15 февраля. Пятница. Вчера объявлено в приказе о новых назначениях графа Лорис-Меликова и князя Дондукова-Корсакова и об увольнении генерал-адъютанта Гурко. В городе много толков о назначении графа Лорис-Меликова; ожидают от него чего-то необыкновенного; читают красноречивое воззвание его к обывателям столицы. Но вместе с тем являются всякого рода вопросы, которых пока никто решить не может: из кого будет состоять новая верховная распорядительная комиссия? Чем она будет распоряжаться? Какое соотношение ее с III Отделением?.. Прежние толки и легенды об ожидаемых бедствиях все-таки не прекращаются; есть малодушные, уезжающие из Петербурга.

Сегодня утром, когда я, по обычаю своему, собирался выехать для посещения некоторых учебных заведений, фельдъегерь приехал с приказанием от государя, чтобы я был во дворце в 10 часов утра. Так как пятница не мой день доклада, я подумал, не случилось ли что-нибудь важное; но оказалось, что государь потребовал меня, только чтобы отдать некоторые приказания относительно наград, предназначаемых по случаю предстоящего празднования несколькими полками 50-летия шефства его величества.

Едва возвратился я домой, приехал ко мне великий князь Михаил Николаевич: он просидел с час времени; мы переговорили о многом, но преимущественно о предстоящих действиях в Закаспийском крае и вообще о положении наших азиатских дел. Великий князь рассуждает разумно, хотя заметен в нем недостаток твердых убеждений. Впрочем, недостаток этот все-таки гораздо предпочтительнее излишней самоуверенности [некоторых других].

В 4 часа, как было условлено, приехал ко мне князь болгарский Александр, который просидел почти два часа. Кроме некоторых маловажных вопросов, по которым он намеревается просить государя, более всего князь говорил мне о двух своих задушевных заботах: во-первых, о том, что в военном ведомстве как у него в Болгарии, так и у нас в России, продолжают титуловать его светлостью, тогда как дипломаты всех стран, не исключая и русских, дают ему титул высочества. Князь убедительно просил меня устранить такую аномалию и доложить о его просьбе государю. Другим предметом нашей беседы были генерал Паренсов и так называемая, радикальная партия Болгарии. Князь горько жаловался на своего военного министра и заявил, что считает невозможным долее оставить его в этой должности. Если всё то, что рассказывал мне князь Александр справедливо, то я должен буду признать его правым, а Паренсова – человеком в высшей степени бестактным и пристрастным.

Князь очень молод, не имеет никакой выдержки и положение его действительно трудное среди борьбы партий, при крайней неразвитости народа, которым призван он править. Я старался, сколько мог, навести князя на более спокойное отношение к такому положению вещей; советовал терпеливо переждать эпоху брожения в стране, только что начинающей жить своею жизнью после многовекового рабства. Но юный князь себе на уме, хочет идти напролом и угрожает, в случае неудачи, совсем сбросить корону!

16 февраля. Суббота. Сегодня был у меня очень продолжительный доклад у государя: кроме подробностей и мелочей по поводу предстоящего торжества 19 февраля и предположенных в этот день наград, много времени заняло новое положение об эмеритуре военного ведомства, о котором предположено объявить в означенный день. Потом я оставался при докладе князя Горчакова и Гирса. Государь, вследствие моего доклада о вчерашнем моем разговоре с князем Болгарским, спросил мнения канцлера и его товарища касательно титулования и решил употреблять в нашем военном ведомстве титул высочества, несмотря на то, что в болгарской конституции, нами же проектированной, положительно установлен титул светлости. Были еще рассуждения о болгаро-румынской границе (об Араб-Табии), о выдаче французским правительством Гартмана, уличаемого в подкопе под железною дорогой в Москве[76], и проч.