Конец Смуты - Иван Оченков

Отчаянными усилиями каштеляну и его людям удалось отбросить, остервенело рвущихся вперед «людоедов». Как не старались те пробиться сквозь ряды защитников, но на сей раз, польская доблесть взяла верх над немецкой муштрой. Вырубив в яростной схватке успевших взойти на валы наемников, жолнежи и шляхтичи заставили остальных, обратится в бегство. Казалось еще минута и атака будет отбита, но к пролому уже подходили стройные ряды мекленбуржцев. Пока остатки венгерско-немецкого полка прыгали в ров, к пролому на прямую наводку подкатили пушки, и по торжествующим полякам хлестнула картечь. Такой подлости защитники не ожидали, и многим из них подобная непредусмотрительность стоила жизни. Я в этот момент, не иначе как сдуру, прошел галереей в ров и тут же оказался в окружении прыгающих отовсюду беглецов. Наступил решающий момент, я знал что солдаты Гротте уже рядом и если мы все вместе атакуем победа у нас в кармане.

— Стойте, мерзавцы! — Закричал я на сбившихся в кучу наемников, — вы что, сукины дети, и вправду думаете жить вечно? Тогда вы нанялись не к тому человеку! Vorwarts!!!

С этими словами я, поскальзываясь на неровностях, начал карабкаться на вал. Рядом шумно пыхтел Миша Романов, которого куда-то запропавший Корнилий, накануне слезно просил вернуться назад.

— Что застыли, или вы не слышали, что нам велел Странник, — услышал я за спиной голос Курта, — вперед, если не хотите судьбы Енеке!

Сначала всего несколько человек, а затем и все остальные наемники двинулись за мной. Взойдя на вал, я подобрал глефу у убитого и двинулся вперед. Изрядно прореженные картечью поляки попытались сомкнуться, чтобы отбросить нас, но через ров уже перебирались мекленбуржцы и вскоре мы начали теснить отчаянно сопротивлявшегося противника. Вокруг меня творилась настоящая вакханалия, со всех сторон сыпались удары, на которые я остервенело отвечал своим оружием. Гремели выстрелы, звенели клинки, жалобно стонали умирающие и отчаянно сквернословили еще живые. В какой-то момент, моя глефа с треском сломалась, но пока я доставал шпагу меня со всех сторон окружили мекленбургские мушкетеры.

— Я смотрю, коронация не изменила ваших привычек, мой кайзер, — прокричал мне неизвестно откуда взявшийся Клюге, — вы снова влезли в самую гущу схватки?

— Что поделаешь, старый разбойник, — отвечал я ему, тяжело дыша, — все приходится делать самому! Даже такое нехитрое дело как штурм и то без меня не справились.

— И все же поберегите себя, ваше величество, отчаянных храбрецов я видел много, а вот хороших нанимателей, увы — нет! Учтите, я слишком стар, чтобы искать новое место, так что позвольте нам закончить эту работу.

— Клюге, вы слишком много болтаете, вон видите, там эти чертовы шляхтичи еще сопротивляются? Сбейте их немедленно, а то этот проклятый штурм никогда не кончится.

— С удовольствием, мой кайзер, — проговорил майор и отдал приказ.

Через минуту все было кончено и укрепление осталось за нами. Немногие уцелевшие защитники отступили к собору, где Глебович держал свой последний резерв. Так и не успевшие спешиться гусары готовились дать свой последний бой, на кривых улочках Смоленска.

— Эй, солдаты, — крикнул я мушкетерам, — где здесь был мой рында, вы его не видели?

— Здесь я, государь, — хрипло пробормотал, подошедший сзади Романов, — чего со мной сделается?

Я с удивлением оглядел своего неказистого телохранителя. Шлем-мисюрка немного сбит набок. Лицо и доспехи перемазаны грязью, а на сабле определенно кровь. Похоже, Мишка сражался всерьез.

В других местах бой проходил с переменным успехом. Стрельцы Пушкарева, хотя и с трудом ворвались на польские укрепления, наскоро возведенные на месте пролома, и ждали подмоги, чтобы продолжить наступление. Казаков на Шейновом валу, хотя и с трудом, но отбили. И в этот момент в Смоленск, сквозь открытые Михальским ворота, ворвалась его хоругвь под командованием Панина. Скачущие, с дикими криками и свистом по улицам ратники, со всей отчетливостью показали осажденным, что сегодняшний бой проигран. Хотя гусары стремительной атакой отогнали легких всадников Корнилия, но в открытые ворота уже входили рейтары Вельяминова. Гусарская хоругвь еще несколько раз атаковала, но всем было понятно, что это уже агония. Мекленбуржцы, стрельцы и рейтары все плотнее стягивали кольцо у собора, вокруг которого группировались уцелевшие.

— Государь, садись на коня! — прокричал мне прорвавшийся наконец ко мне Михальский.

— Благодарствую, — усмехнулся я, вскакивая в седло трофейного жеребца, — ты как здесь оказался?

— Да бывал я здесь раньше, — скупо улыбнулся литвин, — дорогу знаю.

— Раз знаешь — хорошо! Помнишь где Храповицкий жил? Пошли туда людей, чтобы охранять, если потребуется…

— Уже, — перебил меня бывший лисовчик.

— Ну что я могу сказать? Молодец! Кстати, для Мишки коня найдете?

— За него пусть приятель переживает, — проговорил Корнилий, показывая на Панина.

Поляки еще несколько раз пытались атаковать, но стрельцы и мушкетеры всякий раз встречали их залпами и те, оставляя павших товарищей на улочках Смоленска, откатывались.

— Сдавайся, Глебович! — Закричал я, увидев богато снаряженного пана, командовавшего остальными, — сдавайся или эта кровь будет на твоей совести!

— Вы и так обещали нас перебить! — огрызнулся тот.

— Обещать не значит жениться, — парировал я его, — крови пролилось уже довольно, проявите, наконец, благоразумие!

— Вы сохраните жизнь нашим людям? — спросил бьющийся рядом с воеводой шляхтич.

— Святая пятница! А я чем занимаюсь, если не спасением ваших, трижды никчемных, жизней? Если хотите чтобы я удержал своих людей — бросайте оружие без всяких условий!

Шляхтич переглянулся с воеводой и сделал шаг в мою сторону. Десяток стволов был немедля направлен в его грудь, но тот с поклоном протянул в мою сторону саблю.

— Я смоленский каштелян, Иван Мелешко, — представился он, — и я сдаюсь.

Следом свою саблю протянул Глебович, а за ними и остальные защитники стали сдаваться на милость победителя. Кое-где еще продолжались яростные схватки, но большинство поляков и литвин не стали искушать судьбу. Пленных тут же разоружали и выводили из крепости, а я направился к Успенскому собору, где по моим прикидкам должны были находиться ксендз Калиновский и опекаемые им женщины и дети.

Подойдя к главному храма Смоленска, я остановился в изумлении. В прошлое мое посещение у меня не было времени осмотреть его. Все что я знал это то, что когда поляки ворвались в город, немногие оставшиеся в живых защитники закрылись в соборе и, не желая сдаваться, взорвали его вместе с собой. Похоже, зданию действительно досталось, однако взрыв вызвал лишь обрушение купола, а сами стены уцелели. Времени и возможностей восстановить столь величественное сооружение у победителей не было, но они, расчистив развалины, установили деревянный верх, взамен рухнувшего и устроили в нем костел. Однако даже в таком виде собор поражал воображение. Войдя внутрь, я некоторое время удивленно осматривался, пока не наткнулся на ксендза и его подопечных. Тех и других действительно было немного и они со страхом смотрели на меня и моих спутников, вошедших внутрь смоленской святыни. Сняв шлем, я по православному перекрестился на алтарь и вопросительно посмотрел на жмущиеся к священнику фигуры. Лишь одна из них, прекрасная как мраморное изваяние пани Марыся, стояла отдельно с горечью, хотя и без вражды, взирая на меня.