Ночи большого города - Натали Гарр

– Какие проблемы? Пригласи ее сюда.

– Сюда? – я быстро сопоставляю все «за» и «против» и прихожу к выводу, что Кэтрин понравится для разнообразия полакомиться стряпней Анетт.

– Ладно, отправлю за ней Пита. И пап?

– М-м?

– Спасибо за разговор. Не то чтобы мне полегчало, ведь я закоренелый реалист, но все-таки…

Отец осуждающе качает головой и смеется.

– Ты неисправим.

* * *

– Ты заметил? Тетя сегодня была необычайно добра ко мне, – заговорщически произносит Кэтрин, когда мы поднимаемся в мою бывшую комнату и я закрываю дверь.

– По-моему, она всегда добра к тебе, Кэт, – я устало плюхаюсь на кровать.

– Нет, ты ошибаешься.

– Разве? – бездумно бросаю я, скользнув похотливым взглядом по ее стройным, изящным ножкам. В этом сочном лиловом платье она похожа на маленькую фею, и мне уже не терпится потискать ее. – Ты прекрасно выглядишь, детка. Иди ко мне.

В ее изумрудно-зеленых глазах пляшут смешинки. Она быстро подходит к кровати и накрывает ладонями мои плечи.

– Я хотел было пощупать тебя за ужином, но ты бы наверняка взбрыкнула, – укорительно шепчу я, зажав ее бедра в тиски.

– Хм, кто знает, кто знает, – она соблазнительно улыбается, поддразнивая меня, а я прислоняюсь щекой к ее плоскому животу и ненадолго выбываю из реальности. Порой она пробуждает во мне столько нежности, что я превращаюсь в слабохарактерного мягкотелого пацана, каким мне не приходилось быть даже в свои восемнадцать.

– Прости, что напоминаю тебе об этом, – вкрадчиво говорит Кэтрин, ласково перебирая мои волосы, – но мы так и не обсудили ситуацию с Мартой.

Я фыркаю.

– Знаю, что эта тема для тебя табу, но…

Табу? Если она выйдет за меня замуж, для нас больше не будет существовать никаких табу. Наверное, сейчас самое время поговорить с ней об этом.

– Ну-ка, присядь, – велю я, убрав от нее свои руки. Кэтрин покорно забирается на кровать и поджимает под себя ноги.

– Спасибо, что узнала это для меня, – я приподнимаю пальцем ее подбородок. – Хоть это и не самая приятная новость, которую мне доводилось услышать, я рад, что все наконец выяснилось.

– Рад? – уточняет она, вытянув из меня короткий кивок. – Значит, тебе не больно?

– Нет. Уже нет.

– Честно?

Я непонимающе хмурюсь. Она что, не верит мне?

– Конечно. А что в этом такого странного?

– Ну, я просто подумала, что это из-за ребенка. Если бы Марта не сболтнула лишнего, ты бы до сих пор продолжал убиваться по ее дочери.

Господи Иисусе! Так вот где собака зарыта?

– Во-первых, я никогда не убивался по ее дочери, – угрюмо бормочу я, задетый ее замечанием. – Меня мучили угрызения совести, а это разные вещи. Во-вторых, – она смотрит на меня с такой тревогой и ожиданием, что я немного теряюсь. – Кэтрин, ты даже не представляешь себе, каково это просыпаться и засыпать с мыслью, что кто-то, неважно кто, твоя девушка, подруга или друг, гниет из-за тебя в могиле. Тем более что мы перед этим поссорились…

Она огорченно опускает голову и жует губу.

– Но прошло уже шесть лет, – продолжаю я. – Пора двигаться дальше. То, что она изменяла мне, вовсе не оправдывает моих злодеяний, но это лишний раз доказывает, какими уродливыми были наши отношения. И, отвечая на твой вопрос, – нет, дело не в ребенке.

– А в чем?

– В тебе. В нас. В перестрелке в Бронксе. Когда я увидел тебя выскочившей из такси, у меня чуть сердце не остановилось! Боже, да если бы в тебя попали… – я на мгновение возвращаюсь в то место, где меня самого едва не убили, и болезненно морщусь, – поверь мне, я бы точно не стал облачаться в траурный костюм и искать виноватых. Я бы попросту умер. Потому что без тебя моя жизнь не имеет смысла. Я очень люблю тебя, малышка. И это невозможно сравнить ни с тем, что было раньше, ни с тем, что могло бы быть, останься Мануэла жива. Это другое. Мои чувства к тебе настолько яркие и искренние, что порой меня это даже пугает.

Кэтрин обнимает меня за шею и тихонько всхлипывает.

– Со мной то же самое. И я тоже умру без тебя, – шепчет она сквозь горячий поток слез.

– Ну-ну, тише, – успокаиваю ее я, – куда ты собралась? Я старше тебя на целых одиннадцать лет и по природе своей должен загнуться первым. Кто, если не ты, позаботится о наших детях, внуках, моих гитарах и картинах Уорхола, м-м?

– Мне плевать, толкну их на аукционе. А насчет детей и внуков, – она сконфуженно отлепляется от меня и вытирает щеки ладонями, – ты серьезно считаешь, что девяностолетняя, потухшая в маразме бабуля будет кому-то нужна?

Я смеюсь.

– Бабуля, может, и нет, а вот ты – да. Потому что ты самая чудесная женщина на свете.

Она грустно улыбается.

– Это ты сделал меня чудесной. Ты заставил меня почувствовать себя красивой, всколыхнул во мне страсть, пробудил во мне жизнелюбие… ты подарил мне, пожалуй, самое ценное, что у тебя есть, – свою любовь. И я благодарна судьбе за мою депрессию, за предложение Риз отправить меня в Нью-Йорк, за каждую незначительную деталь, которая помогла нам найти друг друга. Теперь я понимаю, что все это было не случайно. Что все предопределено.

– Кэтрин…

Она забирается ко мне на колени, валит меня на спину, и мы начинаем целоваться.

Я тоже благодарен судьбе, что она привела ее к дверям моего офиса. Что невзирая на мои протесты, она не струсила и прошла со мной этот нелегкий путь. Что она спасла меня от самого себя и заставила взглянуть на мир иначе. Она – мое чудо. Мой щит и меч, моя опора…

– М-м-м, – ее сладкий стон возвращает меня в реальность. Я сжимаю ее ягодицы сильнее, а она окручивается вокруг меня как лоза и вытаскивает рубашку из моих брюк.

Я довольно мычу…

– Эй, хулиганье, – хихикает возникший из ниоткуда Майк. Вот черт! – Хватит лизаться! Предки зовут на десерт.

Я неохотно отрываюсь от Кэтрин и поправляю спереди штаны, что, разумеется, не ускользает от внимания этого болвана.

– Ого! – он присвистывает. – Хорошо, что я не появился минутой позже, а то наткнулся бы на сцену из «Девяти с половиной недель».

– Заткнись, бестолочь, – отвесив ему звонкий подзатыльник, я заправляю рубашку внутрь и застегиваю ремень. – И научись стучаться. Что у тебя за манеры?

– Манеры? – фыркает Майк, глядя на покрасневшую, но улыбающуюся от уха до уха Кэтрин. Она приглаживает пальцами волосы и встает. – Это не я решил потрахаться в родительском доме, чувак. Где твои манеры?

– Никто не собирался трахаться, ты, дубина. И вообще, следи лучше за собой. Что это за дерьмо такое? – я указываю на его рваные джинсы.