Петр Первый - Николай Павленко

На вопрос можно было дать два предположительных ответа: либо сын стал жертвой дорожного происшествия, либо он скрылся. Хотя Петр и считал более вероятной вторую версию, он все же 9 декабря послал предписание генералу Вейде, находившемуся во главе русского корпуса в Мекленбурге, организовать поиски сына силами подчиненных ему офицеров. Одновременно он вызвал в Амстердам находившегося в Вене Авраама Веселовского и дал ему следующее распоряжение: «где он проведает сына нашего пребывание, то, разведав… ехать ему и последовать за ним во все места, и тотчас, чрез нарочные эстафеты и курьеров, писать к нам. А себя содержать весьма тайно, чтоб он про него не проведал». Веселовскому, кроме того, было поручено передать послание Карлу VI. Петр хотя и писал цесарю, что его сын «незнаемо куды скрылся», но, как явствует из последующего текста, он не сомневался, что беглец находится на территории, подвластной цесарю.

Поиски, организованные генералом Вейде, закончились безрезультатно. Зато Веселовскому удалось напасть на след. В начале января 1717 года он установил, что 29 октября прошедшего года царевич находился во Франкфурте-на-Одере и оттуда поехал по направлению к Бреславлю. От станции к станции Веселовский следовал по маршруту царевича и прибыл в Вену. Здесь нить оборвалась. В течение двух месяцев Веселовский бесплодно разыскивал царевича в Вене и ее окрестностях. Лишь во второй половине марта ему удалось установить, что Алексей находится в крепости Эренберг. Теперь Веселовский действовал уже не один – в помощь прибыл гвардейский капитан Александр Румянцев.

Располагая точными сведениями о месте нахождения беглого царевича, Веселовский добился аудиенции у австрийского императора, которому передал послание Петра. Карл VI, однако, сделал вид, что ему о пребывании царевича в его владениях ничего не известно.

Австрийский двор занял выжидательную позицию.

Лишь спустя месяц, когда отрицать жизнь царевича в австрийских владениях стало невозможно, Карл VI отправил ответ царю, в котором косвенно признавал, что Алексей обрел приют у него. Цесарь заверял цара, что он будет заботиться «со всяким попечением», чтобы Алексей «не впал в неприятельские руки». Уклончивое письмо цесаря не давало ответа на главный вопрос царя о готовности венского двора выдать царевича.

Венский двор туманным ответом пытался выиграть время до прояснения обстановки. Важно было выяснить, применит ли царь силу для возвращения сына, как отнесутся к этому делу европейские государства. Пока же в Вене решили перевести царевича в Неаполь, поскольку его пребывание в Эренберге перестало быть тайной. Однако и переезд в Неаполь не остался незамеченным – за царевичем неотступно следовал Румянцев.

Уклончивая позиция Карла VI вынудила Петра послать в Вену опытного дипломата Петра Толстого с новым посланием, в котором царь недвусмысленно заявил, что ему хорошо известно, что сын «по приезде своем в Вену, по указу вашего величества, принят и отослан в Тирольский замок Эренберг, и оттуда по нескольком времени отвезен за крепким караулом, в Неаполь и тамо содержится в замке за крепким же караулом».

Венскому правительству отпираться от неопровержимых фактов стало невозможно, тем более что оно опасалось вторжения русских войск. Решено было допустить Толстого к Алексею для переговоров относительно возвращения последнего в Россию.

26 сентября 1717 года состоялось первое свидание Толстого с Алексеем. Толстой вручил царевичу послание отца: «Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал, и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но наконец обольсти и заклинаясь богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных, чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил.

Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаю богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от бога властию, проклинаю тебя вечно, а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцов, учинить, в чем бог мне поможет в моей истине».

Прочитав письмо и выслушав уговоры Толстого, царевич сказал: «Сего часу не могу ничего сказать, понеше надобно мыслить о том гораздо». Через два дня Толстой услышал категорический отказ Алексея повиноваться воле отца: «Возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное лицо явиться не бесстрашно; а почему не смею возвратиться о том письменно донесу протектору моему, его цесарскому величеству».

Упорство царевича основывалось на его твердой убежденности в том, что австрийский двор не откажется от покровительства, даже если царь предпримет военные действия. Задача Толстого состояла в том, чтобы развеять заблуждения Алексея на этот счет. Большого труда это не составляло, ибо Толстому доподлинно было известно, что в Вене не намеревались пойти так далеко, чтобы из-за царевича вступить в вооруженный конфликт с Россией.

Опытный дипломат действовал достаточно напористо. Ему удалось сломить сопротивление безвольного царевича.

– Я не уеду отсюда до тех пор, – заявил Толстой царевичу, – пока не доставлю тебя отцу живым или мертвым. Я буду следовать за тобой повсюду, куда бы ты ни пытался скрыться. Если ты останешься, то отец будет считать тебя изменником.

Чтобы угроза подействовала в угодном ему направлении, Толстой придумал версию, что он будто бы получил собственноручное письмо царя с извещением о сосредоточении русских войск в Польше, готовых вторгнуться в австрийские владения, чтобы вынудить австрийский двор выдать царевича.

Угроза подействовала, но Алексей все еще продолжал колебаться до тех пор, пока подкупленные Толстым австрийские должностные лица в Неаполе не предприняли попытки отнять у царевича его «девку», как называли Евфросинью официальные австрийские документы. Этой угрозой Алексею дали понять, что австрийский двор намерен действовать против его воли, фактически отрекся от него и в дальнейшем не склонен осложнять отношений с русским царем.

Царевич было собрался уехать в Рим к папе, но от этого шага его удержала Евфросинья, советы которой он неукоснительно выполнял. Оставался единственный выход – возвращение в Россию. Пригласив к себе Толстого, Алексей заявил ему:

– Я поеду к отцу с условием, чтобы назначено было мне жить в деревне и чтобы Евфросиньи у меня не отнимать. Приезжай завтра с Румянцевым, и я скажу вам свой ответ.

На следующий день, 4 октября 1717 года, царевич неровным от волнения почерком написал письмо отцу, в котором «всенижайший и непотребный раб и недостойный называться сыном Алексей» извещал о своем намерении вернуться в Россию и еще раз просил прощения. Готовясь к отъезду, царевич предусмотрительно сжег все бумаги и черновики писем.

14 октября царевич Алексей в сопровождении Толстого и Румянцева выехал из Неаполя. В пути он получил письмо отца, находившегося уже в Петербурге: «Мой сын. Письмо твое, в четвертый день октября писанное, я здесь получил, на которое ответствую: что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстого и Румянцева письменно и словесно обещано, что и ныне паки подтверждаю, в чем будь весьма надежен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые також здесь вам позволятся, о чем он вам объявит».