Путеводитель ботаника по цветам и судьбам - Кейт Хавари

сделать. Сейчас это даже представить себе казалось нелепым – что Александр вновь станет таким, как прежде, когда сам искал улики и разговаривал с ней с той легкой дружеской теплотой, которая ей так нравилась в нем. – Я надеюсь, вы передумаете насчет разговора с доктором Эстером.

Вместо ответа он развернулся и, отмахнувшись от свисающих листьев и оставив их колыхаться, широким шагом удалился прочь.

Шафран не собиралась избегать Северного крыла, но не могла решиться прийти в кабинет и делать вид перед Ли, что все в порядке. Он заметит, что она расстроена, и непременно вытянет это из нее, и тогда ей придется поднять тему о недосказанности между ними. Вместо этого она прошлась по краю внутреннего двора и поймала себя на том, что разглядывает автобусную остановку на Юстон-сквер.

В центре круглой аллеи стоял небольшой военный мемориал – мраморный обелиск с четырьмя бронзовыми статуями солдат по углам. С момента установки она видела этот памятник каждый день и думала об отце, о своей первой любви, а последние полгода – еще и об Александре. Она размышляла о том, на какие жертвы они шли, чтобы сделать то, что считали правильным. Она думала о том, как в последние несколько месяцев, чтобы помочь другим людям, жертвовала собственным комфортом, а порой и безопасностью.

Мысль, что Александр намерен лишить ее этой возможности, этого выбора, заставляла ее стискивать зубы.

Ее вывел из задумчивости знакомый голос, окликнувший с противоположной стороны улицы, позволив отвлечься от навалившихся проблем.

Глава 31

Александр вздрогнул, когда за его спиной захлопнулась дверь теплицы и в лицо ударил резкий порыв утреннего холодного ветра. Однако ветер не смог остудить ярость, клокотавшую в груди.

Когда эти долгие месяцы он брел по илистым берегам, продирался сквозь необъятные заросли джунглей, таящие в себе множество опасностей, и терпел выходки скучающих коллег, его работоспособность и невозмутимость поддерживали воспоминания о темноволосой женщине в синем платье, улыбающейся ему в темноте. Когда две недели он метался в лихорадке, его успокаивал отблеск ее улыбки, проплывающий перед его мысленным взором. Когда ради образца из списка одного ботаника он отправился в воды, кишащие кайманами, где из-за минутной невнимательности легко можно было лишиться части руки или ноги, именно предвкушение того, как он подарит экзотическое растение пославшей его женщине, придавало ему мужества войти в эти мутные реки.

Каждое из этих проклятых растений должно было заменить те слова, которые он так и не решился ни написать в письме, ни сказать перед отъездом.

Но сейчас он не хотел об этом думать. Как и о том, что Шафран все это время пыталась вычислить человека, который убил даже не одну, а несколько женщин. И тем более ему не хотелось думать о мужчине, который все это время был с ней рядом и провоцировал ее на это безумие.

Он шел куда глаза глядят и сам не заметил, как вернулся в Северное крыло. За те несколько минут, что он провел в оранжерее с Шафран, утренний поток людей достиг своего пика и сошел на нет, и теперь в кампусе наступила привычная предполуденная тишина. Александр поднялся по лестнице, рассеянно отметив про себя, что предпочел бы шагать все выше и выше, чтобы позволить телу одержать верх над взбудораженным разумом.

Физические упражнения всегда помогали ему избавиться от тревожности, которую оставила в его душе война. Пока он находился в Бразилии, многочасовые занятия греблей и ходьбой превратили его тело в машину, как никогда жаждущую физических нагрузок. Его образ жизни в университете был слишком малоподвижен. Он должен найти способ облегчить свое возвращение в кампус.

Поскольку Александр утром прямиком отправился в кабинет Шафран, свой собственный кабинет он нашел сплошь покрытым белыми чехлами. Стянув один с книжного шкафа, он аккуратно сложил ткань, мимоходом гадая, удастся ли ему уговорить смотрителя зайти и пройтись по кабинету шваброй с тряпкой.

Когда чехлы легли аккуратной стопкой на краю стола, Александр открыл окно, чтобы проветрить комнату от пыльного воздуха, а сам устроился в кресле и оглядел пустое помещение. Его охватило тягостное чувство. Он вспомнил, как был здесь в последний раз, а напротив него, уткнувшись носом в его записи, сидела Шафран и в который раз лихорадочно проверяла список образцов.

«Я изменилась».

Сжав кулаки на столе, он уставился на пустующее кресло. Он молил Бога, чтобы Шафран изменилась в некоторых аспектах. Как только она завела разговор о наркотике, первая мысль, пришедшая ему в голову, – что она сама его попробовала, точно так же, как лозу шолотля, и он на том самом месте и тотчас же едва не вышел из себя.

Но именно эта женщина, которая ради своего наставника добровольно решилась принять яд, занимала все его мысли последние пять месяцев.

А теперь ему ничего не оставалось, кроме как пасть жертвой бесконечного ожидания, которое рассыпалось в прах. И все из-за него самого.

До войны Александр считал себя довольно покладистым парнем. Он рос в семье, где проблемы при каждом удобном случае создавал старший брат, а потому сам он предпочитал вести себя так, чтобы не раскачивать лодку сверх меры. По настоянию отца он поступил именно в Университетский колледж. Он ходил на занятия, заводил друзей и делал все что полагается просто потому, что так было проще и ему хотелось заниматься хоть чем-нибудь. Легко было и в армию завербоваться, как это сделали и его брат, и все его друзья.

После ранения, полученного на поле боя, его отправили домой, и еще пару лет он просто плыл по течению, пытаясь заново разобраться, как теперь функционирует его тело и мозг. Воспоминания о жестоких кровавых побоищах, о том, как гибли его друзья, наполняли его страхом, и чаще всего этот страх перерастал в злость. Злость на то, что прежний он стал жертвой этой войны, глупый мальчишка, очертя голову бросившийся в самое ее пекло. Злость на то, что лишился будущего, о котором никогда особо и не мечтал, на то, что лишился иллюзий и чувства безопасности, на то, что потерял друзей и семью. Уверенность, что он никогда не исцелится, никогда не станет прежним, что он никому не нужен – ни семье, ни друзьям, ни женщине – сделала его замкнутым и нервным. Каждый раз, когда рука дрожала так сильно, что он ронял мензурку, или резкий звук захлопнувшейся книги возвращал его на поле боя, Александр убеждался в том, что никогда не выздоровеет. Спасла его случайная встреча с профессором, который