Я видела детство и юность XX века - Ирина Эренбург

20 августа

В Варшавском лагере убивали паром. При каждом рассказе я вижу Борю. Паром… Наверное, я слон, если я могу зрительно увидеть Борю и после этого есть, смеяться, думать о чулках.

Мне здесь неуютно. Даже хуже, чем в Лаврушинском. Там я была у себя и все-таки с ним. Я типичная истеричка…

28 августа.

За это время взяли Париж. Взяли сами французы. У нас замалчивают. Илья поет «Марсельезу». Я вспомнила все, вплоть до запахов, которые бывают только там. Какая же у меня ломаная жизнь — вся из кусочков, хороших и очень плохих. Думаю, что у всего моего поколения.

Объявили о взятии Тульча. Каждый день по два салюта. Румыния вышла из войны.

Ольга хочет рожать. Таня тоже. Вчера был футбол — многотысячная толпа сходила с ума, будто нет войны.

Во мне есть еврейское свойство — находить, что все плохо. Но ужасно, когда оно оправдано. Да, почти для каждого еврея — это сейчас так.

Приближается сентябрь. Будет три года. Сколько за это время могло быть счастья!

Я ездила в Литву для Молодежного комитета. Написала несколько очерков, среди них о чудесной литовской девушке Нине Чижининкайте.

В поезде я познакомилась с Витке Кемпнер, бывшей партизанкой из Вильно. Она мне рассказала о восстании в Вильнюсском гетто, о литовских партизанах. Так что даже в поезде я собрала много материала. В Москве буду писать. Живу в роскошной квартире, куда меня пригласила Витке — это бывшая квартира какого-то министра. Такого великолепия я никогда не видела и, наверное, не увижу. Сейчас здесь живут бывшие партизаны, и беспорядок чудовищный. Но насколько я вижу, в отличие от советских ничего не разворовано. Да и куда, и зачем? Они все бездомные. Витке — студентка Варшавского университета. Они с братом бежали в Вильно. Когда и Вильно заняли немцы, их заставили переселиться в гетто. У Витке светлые волосы и серые глаза. Она не похожа на еврейку. Ей достали арийский паспорт, и она перебралась в город. В гетто начала действовать подпольная организация, и Витке, надев звезду[200], выполняла разные задания. Брата Витке послали в Варшаву, но обратно он не пришел. Витке осталась одна на свете.

В Вильно: желтое большое здание — университет. Здесь учился Мицкевич[201]. Узенькие улочки и Кафедральная площадь. Красивый город.

На двери квартиры надпись: «Занято партизанами!» При немцах здесь жил уполномоченный по поставкам. Временный хозяин бежал. Он забыл шубу на обезьяньем меху и многое другое. Переписка с Берлином, накладные. Я пробовала понять, что немцы вывозили из Литвы: хлеб, масло, сало, овес… На столах упакованные сервизы — их не успели увезти. Партизаны живут в двух комнатах, откуда они выволокли в остальные все, что напоминает бывшего хозяина. В кабинете висит его портрет — пожилой усатый человек. У большого белого собора на Кафедральной площади, выложенной серыми плитами, утром и вечером собираются жители Вильно: послушать сводку. Здесь установлены радиорупоры. За площадью парк. Замковая гора, наверху развалины замка легендарного героя Гедиминаса.

В Вильно я пошла в «малое гетто». Развалины. Здесь было убито 15 тысяч человек. Так мне сказали. Я видела старинную синагогу, она была построена наполовину под землей. Я спустилась по широкой лестнице: на полу валялись молитвенники, битое стекло. Пахло гарью. Причудливые львы из серого камня, которые не должны быть похожи на львов. В стене шкаф для Торы. Кто-то мне говорил, что в нем один еврей просидел неделю, а потом незаметно выбрался из города.

Весь этот материал никому не нужен. Пусть останется для меня. Или для потомства.

Из Вильно я поехала в Каунас.

По дороге мы остановились в брошенном лагере смерти. Аккуратно подготовлены для отправки: гора женских волос — светлых, темных, седых, куча детской обуви, гора челюстей и т. д. Обо всем этом я слышала, знала, и все же увидеть собственными глазами — другое впечатление. Казалось, что волосы, игрушки, челюсти еще теплые. Наверное, этого нельзя забыть. Неужели и Боря?..

В Каунасе я встретила своих давнишних знакомых, вернее, часть из них. По улице, по мостовой шли, весело распевая, французские летчики из эскадрильи «Нормандия-Неман»[202]. Пожалуй, то было единственное положительное, что я увидела в этом городке, который мне показался, в отличие от Вильно, некрасивым, невзрачным.

Была у матери Нины Чижининкайте, видела ее сестру Альдоне. Мать отдала мне все письма Нины, а вот фотографию — только паспортную. Нина была веселой и жизнерадостной девочкой, которая любила пирожные, танцы. Ей было 17 лет, когда началась война. Мать ничего не знала о подпольной деятельности старшей дочери. Нина приносила еду и штатскую одежду нашим военнопленным, помогая им бежать. Она бралась за все, доставала квартиры, оружие, боеприпасы. Нина, уже будучи арестованной, просила сестренку ничего не говорить матери. Тон был бодрый, то ли Нина щадила Альдоне, то ли сама не верила, что ее убьют. Записки она бросала в условленном месте, когда их гнали на работу. Беляускас, товарищ Нины, чудом спасшийся из 9-го форта, рассказал мне: «12 октября 42-го года нам долго не давали утреннюю баланду, не вели копать картофель, и мы поняли, что сегодня будет день расстрела. Мы сгрудились у окна и увидели, как вывели во двор несколько человек, я узнал сестер Волвичуте, Мишу Брезгалова и Нину».

В путеводителе по Каунасу сказано: «9-ый форт расположен в 6-ти километрах от города. Это железобетонное крепостное сооружение». Я вошла в длинный коридор форта, по сторонам которого расположены бывшие казематы, превращенные немцами в камеры, окна которых выходили во двор, где смертников раздевали перед расстрелом. На полу камер валялись банки, куски одежды, затоптанные семейные фотографии. На сводчатом потолке выцарапана надпись: «5–44 г. Партия 100 человек расстреляна». На нарах, на стенах, внутри ящиков, куда заключенные клали свои вещи, выцарапанные гвоздиком, кирпичом надписи на разных языках: на французском, немецком, русском, итальянском, и даже одна на латинском. Часть из них я списала: «Павел Татариус 10 июля 1944 г. был приговорен к смерти. 10 июля 1944 г. приговор осуществлен», «Рязанская обл., Трубечковский район, с. Мокрое Вялкина Мария Захаровна сообщите пожалуйста что я расстрелян Вялкин А. В. за побег из лагеря», «Макеев Гаджи Магометович 1912 г. рожд. Кавказ Дагестан Азахский район сел. Шанкра 5/VIII 44 г. прибыл. Прошу сообщить Ковно Японская № 108 Кардашевой Яне или Яновская 228 Баркуеву Алеку расстрелян». «Оллинтер Симон Ульман Карл вывезен из Дранси 15/V 44 г. прибыли в Каунас 18/V 44 г.», «Пункус Лионель Альмоли прибыли из Дранси/Париж/18 мая 1944 г.», «А. Шпицберг прибыл 23 мая 1944 г. куда дальше?», «Сюда 5 французов были вывезены из Дранси/Франция/15 мая 1944 г. прибыли 19 мая 1944 г. Да здравствует Франция», рядом нарисована статуя Свободы. «Поль Лаботт род. 26/8 12 г. вывезен из Дранси /Франция/ прибыл в Каунас 18/V 44 г. Выбыл 23/V Надеюсь достичь Северного полюса», «5/VI 44 г. партия 100 чел, расстреляна», «Прошу сообщить Матюшов, Желин, Беспалов Ст. 1907 г. рожд. 5/VI 44 г. расстреляны Рогол. обл. Кайдан, уезд, дер. Ушловки», «Видимо Литва родина моя Дон Базилио», календарь на 3 месяца, пейзаж — домик и на озере лебеди и лодка. Я пошла по полю, глина местами потрескалась, может быть, в тех местах, где лежали трупы. Мне сказали, что было 14 рвов длиной в 150–200 метров. Всего в 9-ом форте убито более 70 тысяч человек. Валялись козырек от фуражки, дамский ботик, детский череп. В 1941 году сюда свозили военнопленных, только одна надпись сохранилась с того времени, в темном углу, под нарами: «Ленинградская обл. г. Боровичи Опечанский район Вихров Кузьма Дмитрович 16/8 41 г.».