Соблазн для Щелкунчика - Наталья Борохова

Марину осенило. Ну конечно! Сергей просто не хочет быть для нее обузой. Он знает, что его ждет длительный срок, и не желает, чтобы она ломала свою жизнь ради него. Как это благородно с его стороны!

– Сереженька, милый! Ты, должно быть, решил, что я не смогу тебя дождаться? Дурачок! Я буду ждать тебя столько, сколько нужно. Мне это не будет в тягость… Кроме того, мне это будет несложно, – она смутилась. – Мы будем ждать тебя вдвоем! Я и твой малыш… Я беременна, Сережа!

Петренко вздрогнул. Лицо его стало серым.

– Не говори мне больше ничего. Ты слышишь! – он плохо владел собой.

– Почему? Ты против ребенка? – улыбка застыла на ее лице жалкой гримасой.

– Какая же ты двуличная! Как ты можешь, глядя мне в глаза, говорить такое…

– Но что я такого сказала? За что ты так? – лепетала молодая женщина, а слезы уже струились по ее лицу.

– Ты хочешь правды? Ладно, слушай… Я бесплоден, черт возьми. И это правда на все сто процентов! Что же ты так смотришь на меня? Не ожидала? Думала, что сможешь покрыть свои похождения?

– Сережа, о чем ты говоришь? Это чудовищная ошибка! Такого просто не может быть!

– Еще как может! Я был последней скотиной, потому что скрыл это от тебя. Но я любил тебя! Поэтому и молчал как рыба! Хочешь ты этого или нет, я – бесплодный, как полено. Я – засохшая деревяшка, чертов сукин сын!

– Но этого не может быть! Я ни с кем…

– Выведите меня! Выведите! – заорал Петренко.

– Сережа, подожди! Я хотела тебе сказать, чтобы ты не думал ничего такого…

– Замолчи!

Появился раздосадованный режимник.

– Вы тут ополоумели, что ли? Вначале просите свидания, потом сцены здесь устраиваете. Мне не нужны неприятности!

– Тебе заплатили? – рявкнул Петренко. – Вот и помалкивай! Выводи меня отсюда, к чертовой матери! Не то я за себя не ручаюсь!

– Сереженька! – всхлипнула Марина.

– Прощай! Живи без меня, – теперь его голос звучал почти спокойно. – Да не рви сердце. Видно, не судьба…

Его шаги гулко звучали по коридору. Раздался лязг замков, а мир вокруг Марины погрузился в непроницаемую тьму. Она мало что поняла. Разве только то, что произошло нечто ужасное. Сережа отказался от нее и их будущего ребенка. Но как он мог? Почему? Затем всплыла в памяти фраза о его бесплодии. У Марины не было сомнений в том, что он жестоко ошибался. Как он может быть бесплоден, если у нее под сердцем живет неоспоримое доказательство его мужской полноценности. Она ждет ребенка, и его отец – Сергей. В этом не может быть никаких сомнений. Ведь она больше ни с кем… Господи! Неужели тот дурной сон в Петербурге был явью?

Ей вспомнилось низкое свинцовое небо, моросящий дождь, уютный номер в роскошной гостинице, свечи… Неужели этот ребенок, на появление которого она возлагала такие надежды, был зачат в ту самую ночь, когда она, захмелевшая не столько от вина, сколько от черной безысходности, бесстыдно металась на накрахмаленных простынях, а рядом был милейший друг их семейства – Виктор Павлович Полич.

Марину передернуло. Только не это! Все что угодно, но только пусть та ночь так и останется для нее дурным сном, кошмаром, который исчезает при появлении первых солнечных лучей. Но ребенок-то никуда не исчезнет… Беременность вдруг показалась ей тяжкой ношей, которую хочется сбросить; ее тело, еще не утратившее природной красоты и гибкости, – неуклюжим и каким-то чужим. Странное чувство гадливости овладело ею, когда она поняла, чье семя пустило в ней свои цепкие корни.

Несколько дней она находилась в полнейшей прострации. Она не появлялась на улице, мало спала, еще меньше ела. Мать, навещавшая ее раз в неделю, была удивлена, застав любимую дочь в ночной рубашке, неумытую, непричесанную, с каким-то странным безразличным взглядом, направленным, казалось, куда-то внутрь. На все вопросы дочь отвечала односложно, подолгу молчала. Добрейший Виктор Павлович, как всегда, поспешил на помощь. С плотно набитыми пакетами в руках (яблоки, соки, деревенский творог – все самое свежее, с рынка!), с участливой улыбкой на безупречно выбритом лице, он появился как-то под вечер.

Марина к этой встрече оказалась не готова. Она была просто не в состоянии поддерживать беседу, быть непринужденной и милой, играть роль радушной хозяйки, а самой в это время терзаться мыслью о том, что этот жизнерадостный обаяшка и есть отец ее будущего ребенка. Куда как проще было свернуться калачиком на диване, укрыться любимым клетчатым пледом и притвориться спящей, предоставив матери возможность вовсю развлекать гостя. Обрывки разговора доносились до нее из-за приоткрытой двери кухни:

– Этого стоило ожидать, Светлана Петровна. У девочки – стресс. Она и так держалась молодцом. Но душевную боль внутрь себя не забьешь. Она все равно выход найдет. Так что депрессия – вещь обычная, неизбежная. Все пройдет, потому что все проходит. Перемелется, переживется, отболится…

«Психолог нашелся!» – с неожиданной злобой подумала Марина. Эх, встать бы сейчас, выйти на кухню и выдать им по полной программе! Представив, как вытянется от неожиданного известия холеное лицо Виктора Павловича, как подскочит на табуретке мать, она почувствовала горькое удовлетворение.

– …я всегда знала, что эта ее любовь добром не закончится, – бубнил за дверью голос матери. – Как в воду глядела! Теперь зять загремел за решетку, а дочь от горя почернела. Я ведь когда-то говорила ей, предупреждала. Что толку! Какие за ней парни ходили, а она выбрала этого… И что в нем нашла? Так вы говорите, надежды никакой?

– Пожалуй, да. Конечно, надежда умирает последней. Знаете, я проконсультировался со знающими людьми. Есть такой известный адвокат – Грановский. Может, слышали? Савицкая опять же… У ней, знаете ли, муж – судья, в том же самом суде. Он уверенно говорит, что поблажки от Фрик ждать не следует. Да, Сережа признал свою вину, покаялся. Глядишь, суд несколько годков и скинет. Но вы сами понимаете, что ждать его придется долго. И не десять, и не пятнадцать лет. Так что, думаю, не стоит Мариночке в суд ходить. С ее-то здоровьем…

– Я об этом позабочусь, – пообещала Светлана Петровна.

«А я и сама не пойду, – засыпая, думала Марина. – Он меня видеть не желает». Проваливаясь в спасительную дрему, она будто бы оторвалась от земли, оставляя где-то внизу отвратительный груз прошлого. Голубая дымка сновидений заботливо спрятала ее от всех любящих и предающих…

На самом деле Виктор Павлович давно не чувствовал себя комфортно. Вот и теперь, уже у себя дома, наблюдая с высоты десятого этажа неприметные «Жигули», примостившиеся на отшибе просторного двора, между двумя раскидистыми тополями, он задавал себе один и тот же вопрос: случайный ли это автомобиль, с двумя мужиками на борту, которые только курят, пялятся по сторонам, но ничего такого не предпринимают? Или все-таки это визит по чью-то душу? Здравых оснований для беспокойства было немного. Мало ли разве машин приезжает к ним во двор. Дом большой, четырнадцатиэтажный. Квартир не счесть, жильцов тем более. У многих есть машины. Но «своих» Виктор Павлович знал наперечет. Зря, что ли, он слывет самым приветливым, отзывчивым, галантным, обходительным, предупредительным и обаятельным…