Эхолетие - Андрей Сеченых

– Ты чего, волнуешься? – от Самойлова сложно было скрыть эмоции.

– Знаешь, Алекс, одно дело, когда мы разговариваем на эту тему, другое дело, когда видишь место, где родилась твоя мама, где жили её родители, где мог бы жить и я… – Поль нервно передернул плечами.

– Так, стоп машина, – Лёшка остановился сам и притормозил друга. – Поль, мы не знаем точно, а пока только лишь предполагаем, что это – то самое место. Это раз. И мы с тобой не курсистки из Смольного, а исследователи, люди без эмоций. Это два. И главное, если найдем дворника, лишнего не говори. Мы с тобой журналисты и собираем исторический материал по дому, пережившему войну, и его жильцам. Дворник, честно говоря, меня очень беспокоит. Фальшивый он какой-то. Я ему «ты», он мне «Вы», я ему «да», он мне «нет» … слова подбирает тщательно … каждое слово взвешивает … так обычно люди с уголовным прошлым общаются между собой, ну, чтобы лишнего не сказать. У меня даже шальная мысль тогда мелькнула – а не «Моряк» ли это собственной персоной? – заметив удивление в глазах Поля, пояснил, – ну, а что … зек, войну где-нибудь пересидел, слепил новые документы на фамилию Пупкина и доживает свой век тихо и спокойно. А тут исследователи долбанные нагрянули. Ломиком тюкнет по глупой голове – и поминай, как звали. Хотя авторитетный зек и дворник тоже не вяжется. Всё, инструктаж закончил, – Лёшка улыбнулся и хлопнул Поля по спине. – Не дрейфь, прорвёмся.

Дюваль глубоко вздохнул и вошел вслед за Лешкой во двор. Небольшая площадка с детскими качелями, пустой рамкой футбольных ворот и сросшимися тополями, окруженная вычищенным асфальтовым тротуаром с четырех сторон, встретила Поля вполне дружелюбно, как своего. Дворик был надежно защищен от ветров стенами домов и жил отдельной жизнью от городской суеты. Здесь было удивительно тихо и спокойно. Поль расстегнул пальто и, позабыв про инструктаж друга, рассматривал деревья, стены, с облетевшей краской, дворнягу черного цвета, что-то искавшую между двумя мусорными контейнерами. Шаги молодых людей эхом отражались от домов так, что наверняка их можно было услышать в квартирах, чего уже говорить про дворника, выбрасывавшего в этот момент небольшую кучу мусора в бак синего цвета. Он оглянулся в сторону гостей и продолжил заниматься своей работой, не проявляя никаких эмоций.

– Бог в помощь, – Лёшка уже стоял за его спиной и нагло на него таращился,– и пламенный привет работникам ЖЭКа.

Дворник повернулся и, подслеповато пощурившись, буркнул:

– А, журналист… и вам не хворать, – и вновь отвернулся к контейнеру с безразличным видом. Разговор был явно окончен.

– Мы хотели бы, чтобы работник коммунальной службы уделил нам несколько минут, – Лёшка не сдавался. – Просто зададим несколько вопросов, получим ответы и на этом всё.

Старик повернулся еще раз, снял одну рукавицу, почесал кончик носа и расстроенно ответил:

– Просто беда с вашим поколением. Я же вам в тот раз сказал, что толком ничего не знаю, а придумывать ничего не хочу. Вам что, для галочки надо? Так сходите в соседние дворы, там много таких домов. Может, кто и захочет языком почесать, а у меня дел невпроворот.

– Дед, не хочу обидеть, но вот он, – Лёшка кивнул в сторону Поля, – представитель французской газеты. Ты хочешь, чтобы у них написали о негостеприимных советских дворниках? Тебе же потом придется оправдываться и отвечать на вопросы представителей власти.

Поль молчаливым солидным кивком подтвердил слова друга.

– Ну что за напасть, – старик горестно вздохнул и с сожалением посмотрел на мусор, – дайте пару минут – я закончу, потом поговорим. – И не дожидаясь согласия, взял веник в руки, продолжил очищать им пространство возле контейнеров. – Жильцы спешат иногда, кидают мусор как попало, вот мне и приходится лишнюю работу делать.

Лёшка, в ожидание интервью, закурил сигарету и спокойно наблюдал за тщательной уборкой старика. «Действительно, старик не прост. Вроде русский, а убирается как немец – ни соринки, ни пылинки… чудеса».

Наконец, дворник закончил с мусором, снял перчатки и повернулся к молодым людям:

– Спрашивайте, что хотели. Если смогу, то отвечу.

Самойлов встрепенулся, хотел пижонским щелчком отправить окурок «Опала» в бак, но, зацепившись за колючий взгляд старика, передумал, подошел вплотную к контейнеру и аккуратно выбросил в него сигарету. Тем временем Дюваль достал из портфеля тетрадь, важно щелкнул ручкой и сообщил:

– Здравствуйте, я Поль Дюваль, сотрудник газеты «Тур Суар», собираю исторический материал о вашем городе, – у него заметно прибавилось акцента и даже букву «р» он начал сильно грассировать, картавя её на французский манер, – а это мой камарад, пардон, товарищ, Алекс. У него курсовая работа на эту же тему, и он любезно предложил объединить усилия. Вы нам поможете? – Поль улыбнулся самым милейшим образом так, что едва не хрустнули на носу очки.

Дворник нахмурился:

– Даже не знаю, чем вам помочь…

В это время во двор вошла пожилая семейная пара и направилась к ближайшему подъезду. Лёшка слегка потянул Дюваля за рукав:

– Поль, если хочешь, можем у жильцов поспрашивать, – и он показал рукой на медленно идущих стариков, явно демонстрируя свое намерение немедленно к ним обратиться.

Но неожиданно дворник его опередил:

– Молодые люди, давайте договоримся. У нас тут двор тихий, шума не любит. Зачем вы мне соседей будоражите? Ладно… пойдемте ко мне поднимемся, я вас чайком угощу, поговорим, Бог с вами, да и попрощаемся по-людски, – он снова, не дожидаясь ответа, показал им чуть сгорбленную спину и зашаркал наискосок через двор в желтое трехэтажное здание, чудом уцелевшее со времен войны.

Подниматься наверх не пришлось. Квартира располагалась на первом этаже, за ветхой дверью, обитой дерматином. В крохотном коридоре было не развернуться, поэтому первым вошел хозяин, снял клеенчатый фартук, ватник, разулся и только после этого Поль и Лёшка смогли войти и быстро скинуть верхнюю одежду.

– Проходите, присаживайтесь, я только руки помою и чайник поставлю, – дворник прошел в ванную комнату.

Молодые люди огляделись. Сказать, что обстановка была скромной, значит, ничего не сказать. Скорее подошло бы определение «убогая», да вот незадача, всё было предельно чисто и аккуратно расставлено. В маленьком зале под зеленым абажуром стоял круглый стол, накрытый белой линялой скатертью, невероятно старой, но хорошо выстиранной и выглаженной. Вокруг него два стула с причудливо изогнутыми спинками, таких уже лет пятьдесят не выпускали в СССР, выцветшие от солнца, но добротные. Не менее старый двухстворчатый шкаф под потолок, небольшой комод и старинная панцирная кровать с металлическими спинками, увенчанными круглыми железными набалдашниками, составляли весь интерьер комнаты. Зеленоватые обои в стиле пятидесятых не хвастались обилием фотографий и календарей. На одной стене на уровне глаз была прибита полка с газетами, журналами и книгами, часть из которых стояла корешками к стене. Лешка заинтересовался, приблизился и прочитал названия книг, которые были поставлены в ряд обычным образом. В основном это была техническая литература, книги по столярному делу, руководство по уходу за цветниками, ремонту мебели. Когда же Лешка тронул перевернутые книги, глаза едва не выкатились из орбит: в руках он держал томик Гегеля «Наука логики», тысяча девятьсот двадцать девятого года издания. Пару лет назад он пытался штурмом прочитать это произведение, но смог дойти только до второй книги «Учение о сущности» и сдался. Ему невозможно было понять «движение Абсолютной Идеи в её инобытии». Самойлов тогда решил, что если вдруг судьба его закинет в тюрьму, то там первые лет десять с Гегелем ему не придется скучать. Лёшка поставил книгу на место и машинально взял первый попавшийся журнал небольшого формата. Им оказался атлас СССР тысяча девятьсот тридцать четвертого года выпуска. Атлас открылся на транице с названием «Ленинградская область». Лешка озадаченно пролистал его и тоже положил на место.