Револьвер для адвоката - Майкл Коннелли

– Ваша честь, больше вопросов нет, – сказал я.

Я медленно вернулся к своему столу, а Форсайт направился к кафедре, чтобы продолжить дискредитировать линию защиты. В узком проходе между пустующим столом обвинения и стульями, идущими вдоль ограждения, мне пришлось протискиваться мимо Лэнкфорда. И тут я услышал, как он тихо замычал:

– Мм-мм-мм-мм-мм-мм.

Это услышал только я. Остановившись, я сделал шаг назад и наклонился к нему.

– Что ты сказал? – шепотом спросил я.

– Я сказал, так держать, Холлер, – прошептал он в ответ.

Перекрестный допрос Форсайт начал, поинтересовавшись у Трины, встречалась ли она когда-либо с Марко. Я подошел к своему месту и сел. В том, что Форсайт так быстро бросился проводить перекрестный допрос, был и положительный момент. Он отсрочил необходимость объяснять моему клиенту, как плохи наши дела. Провал с Рафферти оказался двойным ударом. Уже сейчас, даже без стараний Форсайта – а он явно собирался меня завалить, – я потерял ключевые свидетельские показания, связывающие Марко и Глорию Дейтон. Добавив выпад в мой адрес, Трина практически открытым текстом заявила, что я подстрекал к лжесвидетельствованию, заплатив за ее квартиру, чтобы она соврала.

Форсайт, видимо, решил, что, уничтожив меня, он развалит дело. Практически весь его допрос крутился вокруг того, что я дал Трине фразы, которые она должна была сказать во время дачи показаний в обмен на квартиру в паре домов позади здания полицейской администрации. И в этом рвении меня завалить я увидел способ все исправить. Если бы мне удалось показать, что она врала, оставался неплохой шанс смыть – по крайней мере, в глазах присяжных – ту грязь, что она на меня вылила. Форсайт закончил через пятнадцать минут, сократив свой перекрестный допрос, когда я начал протестовать против почти каждого вопроса на том основании, что его уже задавали и ответ получили. Я выжал из него все соки. В конце концов он сдался и сел на место. А я медленно поднялся, чтобы повторно провести прямой допрос, и проследовал к кафедре, словно осужденный к виселице.

– Мисс Рафферти, вы сообщили адрес квартиры, за которую я предположительно плачу. Когда вы в нее въехали?

– В декабре, незадолго до Рождества.

– А не припомните, когда мы с вами впервые встретились?

– Позже. Вроде в марте или в апреле.

– И как так вышло, что, по-вашему, я оплачивал вам квартиру, даже не зная о вашем существовании месяца три-четыре после того, как вы в нее переехали?

– Вы знали другого адвоката, который меня и перевез.

– И что это за адвокат?

– Слай. Мистер Фулгони.

– Вы имеете в виду Сильвестра Фулгони-младшего?

– Да.

– То есть вы утверждаете, что Сильвестр Фулгони-младший вместе со мной представляет мистера Лакосса?

В этот момент я показал на своего клиента, а вопрос задал со сдержанным изумлением в голосе.

– Ну, нет, – ответила Трина.

– Тогда чьи интересы он представлял, когда предположительно перевез вас в эту квартиру?

– Гектора Мойи.

– Зачем мистер Фулгони перевез вас в эту квартиру?

Форсайт запротестовал, на том основании, что и Фулгони, и дело Мойи не существенны для данного процесса. Я, конечно, придерживался противоположного мнения в своем ответе, вновь сославшись на то, что представляю альтернативную теорию. Судья отклонила протест, и я повторил вопрос.

– По той же причине, – ответила Трина. – Он хотел, чтобы я сказала, что, по словам Глории Дейтон, агент Марко просил ее подбросить пистолет в гостиничный номер Мойи.

– То есть вы утверждаете, что такого не было и мистер Фулгони все выдумал?

– Верно.

– А разве пару минут назад вы не говорили, что никогда не слышали про агента Марко? Теперь же получается, что мистер Фулгони просил вас дать против него показания.

– Я не сказала, что никогда о нем не слышала. Я сказала, что никогда с ним не встречалась и никогда ему ни на кого не доносила. Согласитесь, есть разница, – грамотно поддела она.

Я кивнул:

– Мисс Рафферти, вам звонил кто-нибудь или навещал за последние двадцать четыре часа после сотрудника полиции?

– Нет, насколько мне известно, нет.

– А кто-нибудь пытался принудить вас дать свидетельские показания в том виде, в котором вы их дали сегодня?

– Нет, я всего лишь говорю правду.

Я показал присяжным все, что мог, даже если ответы были даны в форме отрицаний. Я надеялся, что они интуитивно почувствуют, что Трина Рафферти лжет и что солгать ее вынудили. Решив, что дальнейший допрос слишком рискован, я его закончил.

Возвращаясь на свое место, я прошептал Лэнкфорду:

– Где твоя шляпа?

И прошел вдоль ограждения до Сиско.

– Уиттена видел?

– Еще нет, – покачал он головой. – Что делать с Триной?

Я обернулся. Форсайт не стал снова проводить перекрестный допрос, и судья отпустила Рафферти со свидетельской трибуны. Утром от дома ее забрал Сиско и провез три квартала до здания суда.

– Отвези ее обратно. Посмотри, может, что и скажет.

– Я должен быть с ней любезным?

Я задумался. Я осознавал, на что могли пойти такие люди, как Марко и Лэнкфорд: как могли угрожать, как могли надавить. И если присяжные это почувствуют, тогда ее финт на свидетельской трибуне окажется более ценным, чем просто правдивые показания.

– Да, будь любезен.

Через плечо Сиско я заметил, как в зал вошел детектив Уиттен и занял место в заднем ряду. Он появился как раз вовремя.

Детектив Марк Уиттен, как главный следователь по делу об убийстве Глории Дейтон, присутствовал на большинстве судебных заседаний и частенько занимал место рядом с Лэнкфордом. Однако я не заметил, чтобы эти двое действовали как партнеры. Казалось, Уиттен держится особняком, а Форсайта, Лэнкфорда и людей, связанных с судебным процессом, почти сторонится. Я вызвал Уиттена в качестве своего следующего свидетеля, хотя он уже давал показания во время стадии обвинения. Форсайт с его помощью представил кое-какие улики, например, видеозапись беседы с Лакоссом.

На тот момент я ограничил свой перекрестный допрос аспектами, касающимися той видеозаписи, и повторял многие вопросы, которыми засыпал свидетеля в течение неудачного слушания по ходатайству об исключении улик. Я хотел, чтобы присяжные услышали, как свидетель отрицает, что Лакосс был подозреваемым на тот момент, когда Уиттен с напарником постучали в его дверь. Я знал, что никто ему не поверит, и надеялся посеять зерно недоверия к официальному расследованию, которое на стадии защиты даст свои плоды.

Я оставил за собой право вызвать его в качестве свидетеля, и теперь пришел черед использовать этот шанс. Уиттен, который в свои сорок пять уже двадцать лет отпахал на этой работе, был опытным свидетелем. Вел он себя сдержанно, факты излагал бесстрастно. Ему хватало выдержки не выказывать к стороне защиты враждебности, чем грешат многие копы; это он приберегал для моментов, когда не видят присяжные. Задав пару предварительных вопросов, чтобы напомнить присяжным о его роли в этом деле, я перешел к нужным мне аспектам. Работа адвоката заключается в том, чтобы выстроить основания для улик и точек зрения, которые вы хотите представить. Для этого мне и понадобился Уиттен.