Мускат утешения - Патрик О'Брайан

— Заверяю вас, сэр, ничто не может быть более удручающим, нежели Вуло–Вуло. В Аиде не было треугольника для порки, как на площади Вуло–Вуло и у Уилкинса. Хотя пороть назначенных вам людей нельзя, но и мой кузен, и Уилкинс — магистраты и могут оказать эту услугу друг другу. В Аиде было хоть какое–то общество, пусть и поблекшее, какое–то общение. В Вуло–Вуло их нет. Надсмотрщик — грубый человек, его интересует, лишь как извлечь прибыль из земли, сколько акров буша нужно расчистить, сколько урожая бриг Стэнли отвезет в Сидней. Он требует, чтобы я не разговаривал с заключенными, если не отдаю им приказы. Хотя чернокожие, которых я иногда встречаю на нашем пляже или в русле, довольно вежливые — один мне подарил кусок охры, и они нередко мажут мне руки и лицо жиром, добываемым из мертвых рыб, который отгоняет москитов — себя они им обмазывают полностью, — наше общение ограничено несколькими дюжинами слов. Так что, как видите, общения у меня нет. Моя сельская жизнь чем–то похожа на одиночное заключение у Бентама. И хотя, несомненно, есть люди, способные довести роман до прекрасного, благозвучного конца и в одиночном заключении, я не из их числа. Хотя небесам известно, как же мне нужен конец.

— Вы нарисовали мрачную картину Новой Голландии, сэр. Разве здесь нет компенсации — птиц, зверей и цветов?

— Говорят, что мы живем в чрезвычайно неблагоприятной части страны, сэр. Дичи мало, да и ту потрепали браконьеры из банды беглых каторжников. Они как–то сумели подружиться с аборигенами, живущими к северу от нашего буша. Дичи мало… Мне, правда, рассказывали, что нашу дорогу переходили эму, но я их ни разу не видел. Также, будучи сильно близоруким, не видел я какаду и других попугаев, кроме как в виде смутных пятен. На самом деле, красоты природы меня минуют, а вот ее изъяны — нет. Я слушаю ужасные пронзительные крики птиц и чувствую бесчисленных москитов, отравляющих нашу жизнь особенно сильно после дождей.

— Что касается конца, — поинтересовался Мартин, — разве окончание так важно? Стерн неплохо без него обошелся. Часто неоконченная картина становится интереснее благодаря чистому холсту. Приходит на ум определение Бурвиля: роман — это произведение, в котором жизнь течет в изобилии, бурля без остановки. Можно сказать, что и без окончания, формального окончания. Есть как минимум один квартет у Моцарта, заканчивающийся без малейших церемоний — крайне приятный, когда к этому привыкнешь.

Стивен добавил свое слово:

— Есть еще один француз, чье имя я не могу припомнить, но который выразился еще точнее: «La bêtise consiste à vouloir conclure». Традиционное окончание, в котором добродетель вознаграждается, а распущенные нити связываются вместе, обычно — до обидного выхолощенное. Его банальность и лживость распространяются даже на предыдущие части, какими бы превосходными они не были. Многие книги стали бы лучше без последней главы или, по крайней мере, с кратким, хладнокровным, бесстрастным подведением итогов в конце.

— Вы и вправду так думаете? — спросил Полтон, переводя взгляд с одного собеседника на другого. — Я очень хочу вам поверить, особенно с учетом того, что повествование дошло до точки… Натаниэль, можно тебя попросить его прочитать? Если лучше действительно обойтись без барабанного боя, или если сможешь предложить наметки действительно удачного последнего абзаца, как же я буду счастлив! Я смогу покинуть это жестокое, пустынное, развращенное и развращающее место.

— Я бы с удовольствием почитал, — согласился Мартин. — Мне всегда нравились твои работы.

— Рукопись… ты же знаешь мои ужасные каракули, Натаниэль, ее сейчас переписывает набело правительственный клерк. У коррупции есть свои плюсы, хотя я громогласно выступаю против нее.

— Ему нельзя копировать, получается?

— Разумеется, не до такой степени, как он это делает для меня. Лучшее перо колонии, всегда пишет правительственные документы о пожаловании и аренде. Но пока моя рукопись не завершена, ни один договор не ляжет под печать. В прошлой жизни он был фальшивомонетчиком. Когда трезв, может сделать вам самую убедительную банкноту Банка Англии, насколько можно вообразить, если найдется подходящая бумага.

— Колония сильно коррумпирована?

— Помимо нынешнего губернатора и прибывших с ним офицеров, могу сказать, что в той или иной форме коррупция почти всеобщая. На нижних ярусах администрации, например, почти все клерки — ссыльные, обычно хорошо образованные люди. Пока вы достаточно осмотрительны, они для вас все что пожелаете сделают.

— Ага, — с некоторым удовлетворением произнес Стивен. — Я спрашиваю потому, что друзей некоторых наших моряков с «Сюрприза» выслали сюда. Я ходил на прием к секретарю по уголовным делам, чтобы сделать запрос, но очевидно, что он не собирался предоставлять мне информацию. Хотя капитан Обри с его гораздо большими полномочиями может заставить его это проделать, боюсь, что вмешательство может отразиться на заключенных.

— У такого типа, как Фиркинс — точно отразится. Простой и довольно безобидный способ — обратиться к одному из клерков, ведущих реестр. Пейнтер подойдет лучше всего — быстро соображает и умный. Он двух–трех пастухов и нескольких настоящих работников с ферм, пахарей, поставил на место других и назначил к нам. А это редкие птицы в обществе, состоящем в основном из более–менее грешных горожан, и высоко ценимые.

— Как найти к нему подход?

— Поскольку он на условном освобождении, это несложно. Сообщение, оставленное в гостинице Райли, приведет его в укромное место встречи. Наверное, мудрее вам не ходить лично: кругом полно осведомителей, а ваша стычка с Лоу очень сильно настроила против вас всех сторонников Кэмдена, это может иметь дурной эффект. Если у вас никого подходящего на борту нет — схожу сам.

— Вы очень добры, сэр, и правда очень добры, но, думаю, подходящий человек есть. Если ошибаюсь, могу снова навестить вас? Я бы хотел это сделать в любом случае, когда вам будет удобно.

* * *

— Одна из многих вещей, которые мне понравились в вашем друге, — поделился Стивен, вглядываясь в темные воды Сиднейской бухты, — так это то, что он не святее Папы Римского, ну или, по крайней мере, меня. Хотя он очевидно добродетельный человек, его не страшит умеренный грех. Вы видите, где место высадки? Попробую окликнуть. Эй, шлюпка! Эгегей! Покажитесь, псы паршивые!

— Если мы будем идти строго вниз, так близко к берегу как возможно, думаю, со временем туда придем. Но зря мы воспротивились предложению Полтона проводить нас с фонарем.

В теории это звучало хорошо, но ночь оказалась исключительно темной — ни звезд, ни намека на Луну, так что на практике шли они медленно, нерешительно и тревожно, пока не наткнулись на отряд веселых и довольно трезвых матросов с фрегата в увольнении, несших факелы.

— Вон же он, сэр, — закричали матросы, — прямо напротив верфи, вошел с последним приливом. Вы его разве не узнали, сэр? Доктор посудину не узнал!

Новость быстро распространилась, и голос вдали рассмеялся:

— Доктора так ужрались, что посудину нашу не узнали!