На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

и преодоление легенды о евреях. А раз есть преодоление, то есть и наличие в подсознании легенды. И некоторых моих еврейских друзей обижало, когда я хвалил их как евреев, а не как самих по себе, как личностей. И в самом деле: в такого рода «комплиментах» незримо слышится еврею удивление его порядочности, доброте, бескорыстию, смелости и т. д. Это, быть может, болезненное «слышание», но увы, положение евреев болезненно, и оно неизбежно вызывает болезненную реакцию на «расово-чистых» друзей. В меньшей степени, но есть это и у крымских татар, и у украинцев. Есть и у религиозных людей по отношению к господствующей религии — «советскому атеизму».

Когда появились на улицах больших городов негры, то у населения это вызвало несколько форм реакции: любопытство («смотри, живой негр»), сочувствие («бедные, их американцы унижают») и злобу («смотри, черножопый пошел»). Все три реакции были неприятны неграм. Один студент-негр сказал как-то моему другу: «В Америке легче, чем у вас. Там не глазеют на тебя как на редкое животное». Но любопытство быстро прошло, сочувствие тоже. Злоба же возросла:

— Они, гады, с нашими шлюхами ходят. (Шлюхами называли всех белых девушек, которых видели с неграми на улице).

Рассказывали всякие гнусные истории о сексуальности черных, об их хамстве, презрении к русским.

К арабам были те же претензии (антисемитизм стал антиарабизмом), но добавлялось: «Мы их кормим, мы воюем за них. А они и воевать-то не умеют. Наше оружие только портят».

На корейцев и вьетнамцев смотрели лучше, но все же переносили на них ненависть к китайцам.

К белым с Запада — чувства раздвоенные. С одной стороны — зависть:

— Зажрались, сволочи! Нажрались!

С другой стороны:

— Мы им покажем. Перед немцами бежали, а теперь

на нас лезут.

Нельзя, конечно, это обобщать на все население. Речь главным образом идет о городском мещанстве, со всем его хамством, мелкобуржуазной психологией, ущербностью. И о партийно-административном аппарате, мало чем отличающемся от предыдущей категории шовинистов. У них только больше лицемерия и цинизма.

Партиец редко когда скажет «жид» или «бандеровец». Он обзовет еврея «сионистом», «спекулянтом» или «торгашом», а украинца — «буржуазным националистом» или опять-таки… «сионистом».

С «сионистами» я впертые столкнулся на процессе Кочубиевского 13 мая 1969 года.

Возле здания суда собралась небольшая группа еврейской молодежи. К началу суда подошел «украинский националист» И. Р.

Задолго до суда я столкнулся с недоверием евреев к украинцам. Когда я предложил найти для Кочубиевского московского адвоката, то друзья Кочубиевского сказали, что найдут адвоката сами. Как я потом узнал, они проверяли, кто я, зачем мне, украинцу, «нужно» это дело. На проверку ушло много времени. Я по совету одного писателя предложил киевского адвоката П. Тот вначале согласился, но потом отказался, предложив другого. Не было времени проверять, что тот собой представляет, к тому же мы доверяли П.

На суде над Кочубиевским этот «адвокат» по сути встал на позиции обвинения. Как мы потом узнали, за П. был один грешок, и КГБ заставило П. предложить нам их адвоката.

У дверей суда стояли солдаты, на улице и в зале суда было много «шпиков». Ими командовал мой старый знакомый с университетских и кибернетических времен Юрий Павлович Никифоров, оперативник из КГБ. Солдаты подчинялись ему. Они говорили нам, что зал полон. Когда никого не оказалось поблизости, один из них шепнул нам:

— Приказали вас не пускать. А за что его судят?

— За политику.

— А! Говорил о Чехословакии?

— Нет, хотел в Израиль уехать.

— И много ему дадут?

— Нет. По этой статье три года.

— Бедняга. Зачем ему это нужно было?

Подошла старушка. Объяснила, что ее послали старые большевики, знавшие родственника Бориса, комиссара, расстрелянного в качестве «троцкиста». Мы сказали, что никого не пускают. Старушка постояла, постояла, послушала наши злые реплики и ушла.

Гвоздем суда было обсуждение проблемы «заведомой ложности» высказываний Кочубиевского об антисемитизме. На слова Кочубиевского о том, что если он и ошибался в своих утверждениях, то не было состава преступления в его словах, не было клеветы, т. к. он был убежден в их правоте, прокурор ответил:

— Вы получили высшее образование, сдали кандидатский минимум по философии, знаете Конституцию СССР и поэтому не могли не знать, что всего, о чем вы говорите, в нашей стране не может быть.

Этот аргумент юриста вызвал взрыв острот собравшихся у здания суда:

— Ах ты, жидовская морда! По Конституции у нас нет антисемитизма, пархатый.

Брат Бориса вышел из комнаты суда и рассказал, что один из «штатских» шептал ему во время суда: «А ты жид, а ты жид!» (Расчет был, видимо, на то, что брат Бориса что-нибудь выкрикнет истерически-антисоветское. И действительно, им это чуть не удалось.) Я попросил показать мне «штатского интернационалиста». Им оказался Ю. П. Никифоров.

Гвоздем «антисемитизма» суда было выступление заместителя декана института Грозы. Гроза отрицала свидетельство Ларисы Кочубиевской об оскорблении чувств Бориса утверждением, что все евреи дурно пахнут. Она якобы лишь спрашивала Ларису об этом. Суд нашел, что вопрос был вполне законным и не отреагировал на заявления Ларисы и Бориса.

Информацию о суде я передал в «Хронику».

*

С опозданием мы узнали о двух случаях самосожжения в Киеве.

5 декабря (день Конституции) 1968 г. гуляющие по главной улице Киева Крещатику увидели бегущего человека, охваченного огнем. Он кричал: «Да здравствует свободная Украина!» и еще что-то. Я пытался что-то разузнать о нем, но тщетно. Врачам Октябрьской больницы, где он умер от ожогов, было запрещено кому-либо рассказывать о нем. Один из врачей все же рассказал, что он спрашивал умирающего: «Зачем вы это сделали? Ведь никто так и не узнает о вас!»

— Зато мой сын знает и будет гордится своим отцом! Я — не молчал!..

В «Хронике» появилась коротенькая заметка об этом. Из нее мы узнали, что самосожженец — узник Сталинских лагерей Василий Емельянович Макуха.

Одна старая женщина пересказала мне виденное ею:

— Какой-то дурак поджег себя, бежал по улице и какую-то чушь кричал!

10 февраля 1969 г. около здания Киевского университета попытался сжечь себя Николай Бериславский, также отсидевший при Сталине срок. Его спасли только затем, чтобы дать 2,5 года по статье об антисоветской пропаганде. На суд не допустили даже родственников.

И Макуха, и Бериславский в свое время сражались в рядах Украинской повстанческой армии против немецких и советских оккупантов.

Через некоторое время после самосожжения в украинском самиздате появилась статья о них. Я хотел достать ее для «Хроники», но не сумел.

13 апреля в Латвии, протестуя против оккупации Чехословакии, поджег себя молодой талантливый математик Илья Рипс. Его