На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Были очень интересные факты, мне ранее не известные. Но встал вопрос о достоверности. Если это намеренная ложь, то потом это будет использовано на суде.

И масса нападок на строй — злобные, часто бессмысленные.

Я прочел, а вечером он позвонил:

— Ну как, вы уже передали мою книгу в Москву, в самиздат?

Я предложил приехать поговорить. Но, опасаясь, что он придет с кагебистами, оставил на полях свои заметки: «Плохо. Сомнительно. Несерьезно. Так ли?» и т. д. Я хотел писать: «Антисоветчина, антикоммунизм», но вдруг это честный человек? Тогда мои замечания послужат против него.

Когда мы встретились, я отдал ему рукопись и сказал:

— Вы ведете себя, как провокатор. Говорите по телефону о самиздате, спрашиваете о типографии (он предложил организовать типографию для распространения самиздата), об оплате, пишете ненужно злобные вещи. Может быть, вы и не агент, а просто неумелый человек. В обоих случаях это опасно для моих товарищей.

Он плакал, доказывал свою честность. Было жалко, стыдно за свои слова… Но что я мог сделать? Я еще раз подчеркнул ему, что сказал ему все это только из-за его предложений и действий. Да и ему-то незачем садиться в тюрьму из-за своей неосторожности. Он уехал заплаканный.

Неморально подозревать, неморально не быть осторожным. Нужно выработать такую тактику, чтобы не участвовать в оскорблении людей кличкой провокатора и чтобы не попадать в сети КГБ. Тактика должна быть моральной, мораль — разумной, тактичной, гибкой. Но трудно это. Бывают ситуации неразрешимые, когда приходится разрубать узел, клубок противоречий, — и тогда больно всем.

Проблемы морали возникали и в связи с национальным вопросом.

Я написал однажды статью о крымско-татарской проблеме. Показал ее молодому крымскому татарину. Тот прочел и… обиделся. Я, чтобы не повторять оборота «крымско-татарский народ», заменял его словами «крымцы», «крымчаки» и «татары». Оказалось, что крымчаками называют евреев, живущих в Крыму с древности. А слово «татары» тоже неприятно для крымцев: они не хотят, чтобы их смешивали с казанскими татарами (крымцы ближе к узбекам, чем к татарам казанским). Та же проблема с украинцами. В условиях советского «интернационализма» многим украинцам неприятно, что их путают с русскими (это делают и на Западе, называя всех советских русскими). Если бы не было атмосферы государственного шовинизма, то такая путаница не вызывала бы болезненной реакции. И русские демократы должны бы помнить об этом.

Но клички и названия — это поверхность проблемы. В глубине скрывается историческая рознь, социальные недоразумения, нетерпимость к непохожему и особые условия существования наций в СССР. И в этих условиях, когда встречаешь, например, негодяя-еврея или крымского татарина, то очень трудно дать ему отпор: за его спиной страдания народа, за моей — формальная принадлежность к угнетателям (когда встречаешься с русским негодяем, то тебе вроде бы гораздо легче: ты из угнетенной нации). И если ты публично скажешь еврею-негодяю, что он негодяй, то некоторые твои соплеменники услышат в твоих словах: «Ах ты, жидовская морда!»

Антисемитизм — не только порождение истории, не только слепой национальный и социальный протест, не только «козел отпущения», но и особая установка к чужому.

У меня был знакомый интеллигент-еврей. Как-то он изложил мне свою точку зрения на рабочих. Они грязные, они корыстны, они воры и т. д. Я попытался опровергнуть его. И тогда посыпались «факты». Как часто в таких случаях бывает, он не врал, он рассказывал то, что видел, но я почему-то многих из его фактов не встречал. Он видел сквозь особый фильтр, с определенной точки зрения.

Я сказал, что он — типичный антисемит. Он обиделся: ведь он сам еврей. Пришлось объяснять, что его видение, его факты, его логика и отношение к людям чуждым — антисемитские. Только «козел отпущения», Сатана у него — рабочие.

Познакомился я с одним молодым поэтом. Есть талант, эрудиция. Монархист. Странно было увидеть живого монархиста у нас, в СССР, да еще молодого.

С ним много спорили, и он стал… демократом. Он познакомился с крымскими татарами, очень сочувствовал им. Через полгода уехал работать в Узбекистан. Когда он вернулся в Киев, то я услышал от него, что узбеки — «зверьки», грязные, некультурные, что «мы, русские, принесли им культуру, а они не благодарны нам». Потом он сказал, что я слишком наивен по отношению к татарам. Он-де видел нескольких интеллигентных татар, русифицированных, и стал поэтому сочувствовать им. А крымские татары на самом деле угнетают узбеков («Зверьков», — поправил я. — Странно, что ты позабыл о неблагодарности «зверьков» и стал заботиться о них»). Татары — спекулянты, торгаши. Они захватывают все лучшие места. Они своекорыстны.

Я и его назвал антисемитом. Обиделся. Как-то неприятно интеллигентному человеку услышать — антисемит.

— Но ты сам не заметил, как приписал татарам все антисемитские характеристики евреев. Почему же не пускают татар в Крым? Там-то они никого не будут угнетать — если они и в самом деле угнетают кого-либо сейчас.

Наш друг Александр Фельдман перевел с польского статью Сартра о еврейском вопросе. Эта статья очень заинтересовала меня своим необычным подходом к проблеме. Но мне казалось, что Сартр недостаточно рассмотрел социальные корни антисемитизма. Вторым недостатком, по-моему, было то, что Сартр, развенчивая антисемитский миф о еврее, создает миф об антисемите как Сатане. Я видел много антисемитов. Это были обычные люди, с обычными достоинствами и недостатками, я не видел среди них дьяволов. Некоторые способны сделать любую гадость по отношению к евреям, не имея патологической ненависти к ним. Если они и есть «дьяволы», то не они имеют решающий голос в политике преследования евреев в СССР.

Сартр отметил интересную закономерность подсознательного антисемитизма. Некто, даже демократ, рассказывая о каком-либо негодяе, добавляет к характеристике: еврей.

И это действительно постоянно встречающийся факт:

— Иванов украл три килограмма мяса. Он — еврей.

— Иванов — честный человек. У него мать еврейка.

И в отрицательной, и в положительной характеристике еврейство всегда подчеркивается. В первом случае как обобщение, во втором как исключение из правила.

Подобный демократ обиделся бы за такую трактовку его «оговорки», но почему-то ведь никогда не вспоминается, что Иванов — украинец, русский и т. д. Национальность русского в официальной пропаганде упоминается лишь когда хвалят. Украинца — если он «бандеровец» или если он высказался за дружбу с русским народом.

Редко-редко можно услышать от националиста-русофоба:

— Он же русский (о негодяе).

Или:

— Порядочный человек, хоть и русский.

Я себя самого несколько раз ловил на том, что к похвале человеку добавлял: «еврей». В сознании-то — это желание подчеркнуть в атмосфере антисемитизма, что евреи — хорошие люди. Но в этом —