Красно Солнышко - Виктория Гетто

– Сама варила?

Кивнула: мол, так и есть. Однако…

– А сама чего не ешь? Или сыта?

Впервые голос подала с его появления:

– А можно?

– Можно.

Положила и себе. Сидят оба, ложками стучат. Покончили с едой, скво снова подхватилась, унесла посуду. Потом помоет.

– Откуда? – Показал рукой на двор.

Тихо ответила:

– Шаман к себе в типи скво привёл. Вождь распорядился. Чтобы скво без дела не сидела.

– Так… – протянул жрец. Задумался. Опять братья его неправильно поняли. Да и не только они, кажется… Спросил: – Баню сегодня на подворье княжеском топить будут?

– Я… топлю. Вчера воин был. Сказал: сегодня мужчина дома будет. Топи. Я топлю.

– А что, у нас теперь и баня есть? – подивился Путята.

Кивнула женщина. Вдруг краской залилась. Но промолчала. Потом опять спохватилась:

– Уже готова. Жарко.

Обрадовался жрец – не надо куда-то идти. Попариться – да сразу в дом. Не по улице распаренным идти. Лепота! Поднялся, одёжу новую, свежую из сундука своего вытащил.

– Тогда – показывай.

Ещё пуще женщина побагровела, но слова не промолвила поперёк. Послушно встала, обулась, оделась, двери распахнула, шагнула из избы во двор. Провела по нему – отметил жрец, что тот чисто вычищен, – завернула за овин. И верно, сияет свежим деревом небольшой сруб, из трубы дым курится. Шагнул внутрь – и точно, баня. Жаром дохнуло, сухим. Благость! Кивнул ей: мол, можешь идти. Совсем зарделась, того и гляди, вспыхнет, умчалась, голову опустив.

А он разделся неспешно, открыл двери парной, и дух захватило – натоплено отменно. Каменка пышет – не подступиться. Посидел чуток – всё тело потом пробило, стекает он по коже крупными каплями. Посидел, окатил себя водой. На полок взобрался, млеет. Потом спустился, дров в топку кинул, снова наверх влез – красотища… Протянул руку, ковш кваса зачерпнул, плеснул на камни белые. Шваркнуло, струя пара ударила, пахнуло летом, травами духмяными. Даже зажмурился от удовольствия Путята. Да чу, дверь чуть слышно стукнула, одна. Наружная. Показалось? Может, барашек молодой балует, колотится головёнкой с прорезающимися рожками в доски? Лень подыматься. Разомлел жрец. Истома сладкая по всем членам растекается. Прикрыл глаза от удовольствия вновь…

И вдруг холодом пахнуло. Что за… Вскинул голову – на пороге стоит Чепи. Нагая. Тоже пришла. Мыться… Перехватила его взгляд изумлённый, губу закусила, шагнула… вперёд… Но наверх не полезла – расстелила рядно, улеглась ниже. Не привыкла ещё к жару, которым славы парятся. Голову в руки вытянутые уткнула. Не смотрит на мужчину. Смущается. А краска стыда по телу растекается. Или от жара кожа потемнела? Путята приподнялся на своем полке, глянул на неё сверху вниз. Не рожала ещё. Ни разу. Ему это сразу видно. Уже пришла в себя после голода. Отъелась, округлилась. Ноги ровные. Бёдра налились. Стан тонкий. Но это не от того, что последнее время испытала. По косточкам её видно, что от рождения. И кожа уже чистая, пропали язвы. Как стали её отварами поить да появились в пище лук с чесноком… И волосы погустели. Блестят как вороново крыло. Они у неё, оказывается, длинные. До самых пяток узких. О! А кожа-то на ступнях совсем как у славов – беленькая. Точнее – розовая!

А скво, словно взгляд его чувствуя, всё алеет и алеет… Потом, похоже, осмелилась, оторвала голову от рук, повернула шею длинную, посмотрела на его голову, с полка свесившуюся, вопросительно.

– Веник возьми. Знаешь, для чего?

Их Путята сразу, как вошёл в парную, в воду поставил запариваться. Уж этого добра он по лету наготовил – как же славянину без бани? Скво кивнула, поднялась, дёрнулась было руками прикрыться, да отвернулся уже к стене мужчина. Она ещё кваса на камни раскалённые плеснула, пар ударил, зашкварчал довольно, банник добр нынче, видно. Ну так хозяин впервые парится! Надо себя показать, а то обидится – позовёт нового банника. Этот может. Он ведь жрец, с богами разговаривает…

Первый раз его ударила скво несмело. Даже не почувствовал задубевшей кожей. Недовольно произнёс:

– Сильнее! Со всей силы!

Ну да силёнок у ней ещё не так много, как подумал. Выдохлась быстро, а он только во вкус вошёл. Стоит возле него, руки опустила обессиленно. О том, чтобы прикрыться, и забыла… Поднялся он с полка, тогда и охнула женщина. А Путята её толкнул на лавку. Упала, словно подкошенная, глаза закрыла, губу закусила… Ну всё… сейчас… А мужчина веник другой взял, встряхнул, да как начал её охаживать… Закричала скво испуганно, потом затихла. Прошёлся по ней жрец веничком дубовым не раз и не два. Потом окатил водой ледяной, завизжала девица от неожиданности, а Путята опять её веником, веником… Сомлела. Вынес в предбанник, чтобы отдышалась, простынёй чистой накрыл льняной, сам – обратно. Распарился, да как выскочит во двор через предбанник – и в сугроб у забора! Благодать неземная! И назад! И опять на полок. И снова в сугроб!!! Скво смотрит на него круглыми глазами, а Путята блаженствует. Как же ему баньки не хватало!..

Потом сидели в избе прохладной, после бани, вдвоём. Чепи чуть осмелела. Рядышком пристроилась на лавке, уже чуть отошла. Пили сбитень горячий. А после сморило мужчину. Не спал почти последние дни – столько всего выдалось… Проснулся ночью – лежит рядышком скво на ложе. Дышит ровно. Обняла его рукой во сне. Носиком в плечо уткнулась. На лице – улыбка загадочная. Его женщина. Но не жена… С утра – по хозяйству. Теперь подворье большое, богатое. Одной скотины эвон сколько. Как же она одна управлялась без него? И дров нарубить, и навоз да помёт прибрать, скотине зерно запарить, птицу накормить… Много дел у хозяина. Ой как много! Да не в тягость эта работа – зато сыт!

Так и зажили. Едва Путята дома появился, опять к нему народ потянулся, детишки зачастили. И всё бы ничего, да как приходят отроки и девицы сказки послушать, сядет и Чепи с ними, сидит тихонько. А глаза тоскливые-тоскливые, то на одного гостя взгляд упадёт, то на другую… Не спит с ней Путята. Не в том смысле, что вообще в разных местах они ночуют, а как с женщиной. Не делает её своей женой. Просто живут двое под одной крышей, одно хозяйство ведут…

Так и зима кончилась. И весна. Лето идёт. Ушли отряды дознатчиков-землепроходцев. Уплыли корабли в Аркону благословенную – и всё так и идёт у них по-прежнему. Не может Чепи надеть пояс женский, с ножиком да ключами. Не носить ей, видимо, убор женщины замужней, детей имеющей… А нынче, в жарком месяце грознике проснулся Путята от тихого плача. Резануло, словно ножом по сердцу: лежит рядом скво под одеялом, вздрагивают плечики от беззвучных слёз, что по щекам катятся. Не выдержал жрец, поднялся. Взглянул на неё сурово, во двор вышел. А там – будто накатило нечто: открылись вдруг небесные врата перед ним, появился на пороге Святовид, отец богов, поманил жреца рукой – подойди! И смотрит сурово и одновременно с печалью. А за спиной верховного бога две тени маячат, Перун-воин и – не поверил Путята увиденному – Маниту стоит с початком маиса, в уборе из перьев. Тоже манит – зайди, жрец… И длинная светлая дорога перед человеком, из лучей лунных, звёздами озарена, спустилась с небес на землю. И выросли вдоль неё, словно часовые, дии и девы лесные и озёрные, берегини рода-племени славянского. Закудрявились вдруг леса призрачные, белоствольные, из берёзок родных, послышался гудок пастуха, стадо небесных коров выпасающего, песни раздались протяжные, напевные… Шагнул Путята на дорогу. Сделал шаг, другой, третий. Нет, не ложно то видение. Истина. Значит, не забыл славов Святовид… И сразу легче стало у жреца на душе. Смог наконец распрямиться человек, сбросить с плеч ношу неимоверную…