Апрельский туман - Нина Пипари

машине в наивной уверенности, что радиация не сможет проникнуть сквозь такую мощную защиту.

И вот я лежу в темной комнате, закутанная, как мумия, в одеяло, зажав нос и рот рукой, чтобы хоть как-то согреться, — а время уже здесь, рядом со мной; глаза закрыты, но я отчетливо вижу его ухмылку Чеширского Кота. Оно гладит меня по волосам, напевает свою лицемерную песню, вдувает мне в уши панический страх, тревогу, которую я ничем не могу нейтрализовать. Тревога повсюду: она прячется в книгах, смотрит на меня из зеркала, ею отравлены лучи заходящего солнца. Уснуть — единственное спасение. Пожалуйста, дайте мне уснуть!..

Черт бы тебя побрал! Черт бы побрал все, что имеет к тебе отношение, все, что ежесекундно напоминает мне о тебе. Твою маску, которая не давала тебя пожалеть. Они смотрели на тебя, как на недалекую дурочку, и я хочу прибить их всех и посмотреть, как они будут корчиться в предсмертных судорогах, хочу посмотреть, как ты на это отреагируешь, хочу заставить их увидеть свою низость. Если бы взгляд мог убивать, клянусь, в нашем универе в живых остались бы единицы.

Ты меня изуродовала, посеяла бесконечную тревогу и непреходящее сомнение, заразила своей душевной старостью. Ни идеалов, ни стереотипов, ни уверенности, ни смысла — НИЧЕГО. Ничего, ничто — твои любимые слова. Это я — ничто. И ВСЕ, абсолютно все — ничто. И слова — просто комбинации звуков, и зрение — просто сложный механизм, способный что-то делать с волнами, превращая их в то, что я вижу, и все — все слишком сложно, слишком непонятно, и эта сложность и непонятность завладела моим сознанием, неотвратимо разрушая его. Я печатаю… Что это за слово такое «п-е-ч-а-т-а-ю»? Что это за раскоряки, которые прыгают по клавишам… Кто я? Кто выглядывает из моих глаз?

Ника, вернись, ответь мне! Я слишком долго была одна, чтобы вот так потерять тебя. Как ты могла оставить свою родственную душу? Ты же знала, как это будет невыносимо тяжело! Может, тебе сейчас так хорошо, ты забыла не только об этом треклятом месте, и я ведь рада за тебя?.. Должна же быть рада! И не могу.

* * *

В тысячный, в миллионный, в миллиардный раз я стою на платформе в метро. Свист в ушах, песни в ушах, гул голосов в ушах, «избавьтесь от целлюлита» в ушах. Но в глазах — только Ника. Она внизу, она стоит на рельсах и улыбается мне. Я с тревогой всматриваюсь в пока еще непроницаемо черный тоннель, потом перевожу взгляд на нее. Она такая светлая, такая счастливая, такая родная, что я на миг забываю, где нахожусь и куда еду, и зачем это все. Вдруг лицо ее озаряется желтым светом приближающегося поезда, она поворачивается и медленно начинает идти навстречу. Я уже ничего не слышу, люди куда-то исчезли, свет на станции погас, и осталась только маленькая фигурка, плывущая навстречу поезду, пустота и длинные желтые лучи, пронизывающие черноту кромешную, впивающиеся в легкое тельце. Вдруг Ника останавливается, снова поворачивается ко мне и машет рукой, зовет к себе, — и вокруг уже не пустота, а прекрасный сад, и высокое фиолетовое небо, и стройные серебристые деревья, и горы, и витые лестницы, и искристое теплое море. Я иду к ней, но меня хватают грубые руки и тянут обратно. Они зачем-то включили свет и звук. Ника становится все меньше и меньше, а потом и вовсе исчезает. Я пытаюсь вырваться, кусаюсь и кричу истошным голосом, а по лицу стекает что-то горячее и соленое. И смерть поселилась в душе.

ЗДЕСЬ

Не знаю, сколько времени меня не было здесь. Помню только светлую комнату и вид на тихий, недвижный парк за решетчатым окном, изредка — участливые лица родителей, чаще — безучастную физиономию женщины в белом. Когда я снова проваливалась в сон, мне было очень хорошо: Ника поджидала меня у ворот в наш сад, мы молча шли с ней по его серебристым аллеям… Время куда-то исчезало, и мне не приедалась необыкновенная красота вокруг, и не смущал тот факт, что мы почти не разговариваем. Когда родственные души оказываются там, в том общем сегменте, им уже не нужна земная, примитивная, искусственная форма общения.

Потом меня опять возвращали сюда, но и здесь все время я думала о том месте — казалось, что это именно тот сад с чудесными воротами и привратником-кузнечиком, который снился Нике и который так потряс меня когда-то.

Я стала все чаще оказываться здесь, и все чаще участливые лица родителей склонялись надо мной, иногда к ним присоединялась некрасивая голова женщины в белом — и все трое улыбались, и, понимающе переглядываясь, одобрительно кивали друг другу. В первое время Ника присоединяла свое задумчиво-ласковое лицо к этому трио, и я радостно улыбалась ей, — и тогда три головы оживлялись и махали руками, принимая эту радость на свой счет.

Потом она стала появляться все реже, а наш сад больше не снился мне, уступив место огромному пустому городу, наполненному невидимыми ночными существами и звуками без источника, и голосами без людей. Я бесконечно брожу по нему в поисках Ники, а сзади плетется Ледин пудель. Когда я оборачиваюсь, он исчезает. Вернее, он и не появлялся, я не могу его увидеть по определению — так задумано в моих снах. Он — просто остро ощущаемое воплощение надежды на ничто, предвосхищения пустоты, отчаяния одиночества. Как были этим воплощением люди, чьи шаги я слышала, чей запах еще дразнил мои ноздри своей близостью, чьи удаляющиеся ноги я почти выхватывала из-за безлюдных поворотов, — люди, которых я так никогда и не увидела.

Иногда у меня в руках сверток с давно умершим ребенком внутри. Но и тогда, постоянно пытаясь вспомнить, откуда он у меня и почему умер, чей он и что с ним делать, и почему я не испытываю ни малейшей боли при мысли о его смерти, — даже тогда я упорно, не отвлекаясь ни на секунду, зная о тщетности своих поисков, ищу Нику. И не нахожу. Когда я отчаиваюсь в успехе своих поисков на земле, без особой, впрочем, надежды — скорее, на всякий случай — смотрю в небо. Там проплывают фиолетовые выхлопные облака, и на самом большом самодовольно восседает Одиночество, подмигивая своим пустым голубым глазом и улыбаясь мне фамильярно, как старой знакомой.

Просыпаясь, сразу вспоминаю, где я и сколько еще осталось до конца дня… или жизни? Вспоминаю, что снова заснуть не удастся, что все мне чужие, что